— Призываю на свою голову гнев божий, презрение людей и бесчестье клятвопреступника, если я нарушу полностью или частично мою присягу…
— Теперь и всегда, — диктовал Мадзини.
— Теперь и всегда, — повторял Гарибальди.
Свеча оплывала.
Мадзини уронил перо на рукопись, откинулся на спинку стула, протер кулаками усталые глаза. Единственная оставшаяся от детства привычка. А было ли оно, детство? Он всего на два года старше этого матроса, этого Пеппино, но тот, верно, навсегда останется Пеппино, а он давно и навсегда Джузеппе. Шестнадцатилетним мальчиком он проснулся перед рассветом, припоминая сон, в котором без конца длился фантастический роман из истории, где смешались века и герои — Буонарроти состязался с Гракхами, Сильвио Пеллико спорил с Макиавелли. Он решил в ту ночь, что будет писателем. А потом было апрельское воскресенье, когда он степенно гулял с матерью в Генуе по Страда Нуова и увидел толпу оборванцев, без конвоя бредущих к порту. Восстание двадцать первого года подавлено. Лишенные крова, они направлялись в изгнание в Испанию. Отчаяние на лицах, отрепья на плечах. Один из них протянул развернутый платок, мать бросила в него несколько монет.
Двенадцать лет прошло, каждый день, пренебрегая запретами конспирации, он пишет письма любимой матери. И вот уже идет тысяча восемьсот тридцать третий.
А может, детство все-таки затянулось, покуда он, великий избранник, магистр, не покинул карбонариев? Понадобились годы, чтобы понять цену всей бутафории карбонарства, за которую расплачивались головами. Ради чего? Чтобы дать свободу действий Карлу Альберту? Вернуть на неаполитанский престол Бурбонов? Никакой основополагающей мысли, никакой положительной программы! А понадобились годы, чтобы это понять. Видно, возмужание длится долго, как в природе. Истинное возмужание — это просветление разума, обнаружение цели. Сегодня объединенная Италия, а там… там федеральная, республиканская Европа. Но об этом пока никому.
В дверь заглянули. Верзила с опущенными книзу усами, по виду портовый грузчик, решительно шагнул к столу и уселся против Мадзини.
— Я от Спини. Завтра будут доставлены шестьсот ружей, две тысячи патронов. Кто примет груз?
— Нет, раньше, где предполагают разгружать?
Какое лицо у этого человека — толстогубое, с покатым лбом и выдающейся челюстью. Неподвижное, как у идола. И шрам на подбородке.
— В десяти лье в сторону Тулона есть бухта. Шхуна «Пелопоннес». Капитан дает на разгрузку не больше часа. Кто будет разгружать?
— Передайте Спини, чтобы он сам зашел ко мне сегодня. В любой час.