Открыл глаза – над ним Фимушка, солнце над нею. Рядом Сёмушка. Леонтий коня в поводу держит. За полисадом ольха шелестела. На ветке шарик, чуть поболе серёжки. Он словно зыбка с младенцем, покачивался и тихо-тихо попискивал. Ветка медово поблёскивала, темнела крохотными точечками.
– Осы там, что ли? – вслушивался Ремез, зорко приглядываясь к пушистому шарику.
– Пташечка, – вытирая ему лицо и бороду, счастливо сказала Ефимья. – Ремез. А там ремезята.
– Ремез? – Семён поглядел на сыновей. – Ремезята? Добро!
– Ну, вроде нас, тятя, – пояснил Сёмка. И все рассмеялись.
В гнездо, чуть побольше осы, спустилась пташка со взятком. Там гвалт поднялся, счастливый гвалт. Птенцы пищали нежно и тонко. И накормив их, пташка выпорхнула. Клюв был пуст. Яркие зоревые крылышки раскрылись веером.
Выше гнезда, на тонкой рогулинке, ещё одна крохотная пташка увивала ковылём гибкую вилочку.
– Архитект! Перевязь делает!
Видя редкое совпадение, сыновья с улыбкою переглянулись. Мизерный со стрекозу птах, укреплял своё жильё, снуя вокруг ветки, подруга его прикармливала писклявых детёнышей. В тёплом закате сверкали стремительные крылышки, сотканные словно бы из солнечных лучей.
– Откуда они? Как сюда попали?
– Ремезы к Ремезам летят, – Фимушка помогла ему подняться и, положив руку на своё плечо, повела домой.
– Постой, – ласково отстранил её Ремез. – Сперва коня заведу.
Вёл Сокола, виновато кроткого, – голова кружилась. Расседлал, велел Леонтию выводить.
– Всё верно, – сказал коню. – Мы квиты. Пойду прилягу.
Лежал, размышляя о суете человеческой. Поят скот сыновья. В кути топчется Фимушка.
– Банька истоплена. Попаришься?
– Ты как знала, что ворочусь, – улыбнулся Ремез ласково.
– Сердце чуяло.
Вот так всегда. У неё сердце вещее.
– Хлопотунья моя! До смертного часу хлопотать будет. Лишь бы не ослабла до срока.
– Фимушка, слышь? Велю тебе вот что... – она метнулась от кути, вслушалась в слабый его шёпот. – После меня помрёшь... когда схоронишь... После меня!
– Сёмушка, бог с тобой! Уйдём в одночасье! Куда я без тебя-то?
– Да не печалуйся ты! Я эть нескоро туда. Делов много...
– Так оно лутче, – Ефимья облегчённо вздохнула. Не привыкла видеть мужа немощным. Всегда бодр, всегда чем-то занят. Выдюжит!
А он уже забылся, в извечные мысли свои ушёл, грезить начал. В голове какой-то гул стоял. Ему казалось, шумят люди. Идут и едут они отовсюду, конца и краю не видно потоку, многие тысячи: казаки, драгуны, посадские, мужики окрестных деревень; дробят камень, валят и сплавляют лес, пилят сваи, обжигают кирпич... Плоты, струги, дощаники... Визг пил, звон топоров, скрип колёс, стон деревьев и конское ржанье... Всё это в великом множестве! Всё это заставил двигаться он, Ремез! Архитект божией милостью, а не пташка малая!