Он поднялся из-за стола, остальные последовали его примеру, и вся компания расположилась на лужайке.
– Примечательный человек этот Трегерн, – в своей обычной непринужденной манере обратился американец к юристу.
– Примечательный – это очень точное определение, – мрачно согласился Эйш. – Но боюсь, я не готов к прениям по его поводу.
Сквайр, уставший ждать желтолицего Майлза, сам сходил за сигарами; а Барбара, прогуливаясь по террасному саду, снова оказалась в компании поэта, только на сей раз – что было довольно символично – они стояли на одном уровне. Мистер Трегерн снял свой диковинный плащ и теперь выглядел менее эксцентрично, почти как обычный человек.
– Я не хотела быть с вами грубой, – выпалила она.
– И это хуже всего, – отвечал литератор, – потому что, увы мне, я-то как раз хотел быть грубым с вами. Когда я поднял глаза и увидал вас там, наверху, во мне что-то взыграло, как бывало во все ключевые моменты истории. О, восхищение я тоже испытывал, конечно! Полагаю, все иконоборцы сами были в некоторой степени идолопоклонниками.
У этого человека было удивительное умение превратить любой разговор в глубоко личный – мягким, как кошачья поступь, и таким же стремительным поворотом. Так же быстро он карабкался по круче немногим ранее. Из-за этого он казался Барбаре опасным и, возможно, лишенным принципов. Она резко сменила тему, выбрав такой предмет разговора, который был интересен и ей самой.
– Так все же, что вы имели в виду, упоминая о деревьях, которые могут ходить? – спросила она. – Только не говорите, что вы и правда верите в волшебное дерево, которое ест птиц!
– Я скорее удивлю вас, рассказав, во что не верю, чем во что верю, – серьезно сказал Трегерн. Помолчав, он обвел широким жестом дом и сад. – Я скорее вот в это все не верю. Например, елизаветинские дома, елизаветинские семьи постепенно богатеют, становятся больше, респектабельнее и так далее. А взгляните на нашего друга дровосека. – Он указал на человека с затейливой черной бородой, который все еще рубил дрова ниже по тропе. – Его семья живет здесь издавна, и во времена, которые вы называете темными веками, она была богаче и свободнее, чем сейчас. Стоит дождаться, пока историю Корнуолла напишет корнуолльский крестьянин.
– Но позвольте, – настаивала Барбара, – какое отношение все это имеет к тому, верите ли вы в деревья, поедающие птиц?
– А почему я должен исповедоваться вам в том, во что я верю? – спросил он, и в голосе его слышались бунтарские нотки. – Богачи пришли сюда, чтобы присвоить нашу землю, наш труд и наши обычаи. И теперь, использовав все это и, что хуже, выучив нас на свой манер, вы хотите присвоить и наши грезы?