— Когда проснется, позовите, пожалуйста, меня.
— Обязательно.
Это мама, это ее шепот.
— Я уже проснулся.
— Очень хорошо. Не разговаривать, капитан!
Вот он, длинный, сухой, очкастый человек. В прорези халата зеленая армейская рубашка и, зеленый галстук. Он высится надо мной белым столбом, и только где-то под потолком его совиная голова с круглыми очками. Его глаз я не вижу — очки выстреливают в меня солнечными бликами. Я всегда побаивался врачей и сейчас почувствовал ту же привычную робость.
— Вы должны лежать совершенно молча. Это для вашего же здоровья. Можете предаваться воспоминаниям или извлекать квадратный корень из десятизначных чисел. Ясно? А теперь все-таки скажите несколько слов. Как вы себя чувствуете?
— Хорошо.
— Боли есть?
— Где?
— В грудной клетке, справа.
«Ага, значит, он попал мне в грудь!»
— Нет.
— Слабость?
— Да.
— Голова кружится? Тошнит?
— Нет.
— А хорошо на этом свете?
— Да.
— То-то же... У вас здоровье молоденького бычка, сударь. Лежите и поправляйтесь.
Он еще раз метнул в меня солнечный зайчик и ушел. Я остался лежать и поправляться. Мама была рядом. Я мог вспоминать и извлекать квадратные корни. Для этого, видимо, у меня впереди очень много времени. Если человек ранен в грудь, если вызывают мать, если по ночам дежурит медсестра, если нельзя разговаривать... Словом, если учесть все это, — мое дело кислое.
Так что же, буду вспоминать...
«Алма-Ата улица Мира 33 квартира 7 Лободе Антонине Сергеевне. Получил новое назначение завтра выезжаю Ленинград все хорошо целую крепко Андрей».
Я не сообщил матери всю правду. Ничего хорошего в том, что я получил новое назначение и уезжаю в Ленинград, не было. Я просто не хотел расстраивать ее. Да и что изменится, если я напишу, что для меня этот перевод в другой округ не только неожиданность, но неожиданность неприятная?
— Голова! — сказал мне мой начальник заставы майор Быльев. — Другой бы на твоем месте на одной ножке прыгал. Заставу дают! Капитана присвоили!
На моем месте действительно надо было радоваться, ведь здесь я оставил много печального. Прошлой осенью от меня ушла жена. Лида всегда была честной и сама сказала, что уходит к другому человеку.
Я любил Лиду давно, еще с курсантских лет, и она уехала со мной на границу, оставив дом, родных, институт. Возможно, я был невнимательным, какими всегда оказываются мужчины, когда любимые становятся их женами. Я не носил ей цветов, хотя на границе их прорва. Но не мог же замполит возвращаться на заставу с какими-то там васильками-незабудками! Теперь я понимаю, что это ерунда и никто даже не хихикнул бы мне вслед, случись такое.