Комнату наполнил аромат свежей выпечки, корицы и ещё один горько-сладкий запах, которого Василиса прежде не слышала. Василиса, но не Светлана.
«Кофе».
Василиса поморщилась.
Дина села рядом и заправила ей за ухо прядь волос. Чужих волос, почти таких же длинных, но гораздо темнее от глубоко въевшейся краски. Волнистые пряди слипшимися сосульками спадали на спину – Дине каждый раз приходилось буквально загонять Василису в душ. И если бы не она, то чародейка, наверное, совсем ничего не ела бы и уже давно умерла бы с голоду.
– Эй, – позвала Дина ласково, стараясь заглянуть Василисе в глаза. И уже не впервые за эти дни продолжила: – Что-то случилось с тобой. Ты можешь поделиться со мной всем, чем захочешь.
Язык. Ещё одна вещь, которая поражала Василису до глубины души. Она совершенно точно впервые слышала этот язык. В нём звучали знакомые нотки, обрывки похожих слов, но не более. И тем не менее Василиса понимала каждое сказанное слово. Потому что новое тело его знало? Или потому что глубоко внутри в нём всё же остался осколок Светланы, которую Василиса, сама того не желая, выгнала из дома.
– М-м? – напомнила о своём присутствии Дина. – Помнишь, когда я пришла к тебе в первый день, ты сказала, что ты не Света. Хочешь, можем поговорить об этом?
– Ты мне не поверишь, – хмыкнула Василиса.
Ей и в её мире вряд ли бы кто поверил. Где это видано – душа-подменыш. А уж в этом мире, напрочь лишённом магии… Сколько Василиса ни пыталась, не могла сотворить даже самых простых чар, она не чувствовала магию ни в себе, ни в окружающем пространстве. И это пугало ещё сильнее. Если в этом мире нет магии, то сможет ли она вообще отыскать дорогу домой?
– Ты же доверяешь мне.
«Светлана доверяла тебе. А я тебя даже не знаю».
– Знаешь меня.
«Не знаю».
– Помнишь, в первом классе ты рассказала мне про подкроватного монстра и мы вместе выслеживали его целую неделю?
Василиса помнила и не помнила одновременно. Чужие воспоминания накатывали на неё, словно волны на пологий берег. Разрозненные картинки, обрывки и вспышки, они появлялись и исчезали, оставляя после себя ощущение бесконечного дежавю. «Дежавю» – это слово тоже было для Василисы не более чем осколком чьей-то прошлой жизни, который отчаянно пытался встроиться в новую мозаику.
Всё, что осталось у Василисы, кроме подёрнутых туманом собственных воспоминаний, – сны. Пронзительные, яркие сны о доме, по которому она так скучала, о холодном море и скалах, которые она никогда не видела, и о синих глазах, которые она боялась больше никогда не увидеть.
– Мне приснился сон, – тихо сказала Василиса, бросая на Дину испытующий взгляд, проверяя, можно ли идти дальше, стараясь одним только взглядом прощупать её отношение к Светлане, её любовь и её веру, которые очень понадобятся Василисе, если она всё же решится рассказать правду или хотя бы её часть.