Холмс не просто закричал – он оглушительно взревел, так что, наверное, было слышно и на улице. Волосы у меня встали дыбом, я весь похолодел от этого ужасного вопля. Обернувшись, я увидел, что лицо Холмса искажено гримасой, глаза выпучены. Со шкатулкой в руках я прирос к месту.
– Положите! Сию минуту положите, Ватсон… говорю вам, сию минуту! – Когда я вернул шкатулку на каминную полку, Холмс откинулся на подушку и издал вздох облегчения. – Терпеть не могу, Ватсон, когда трогают мои вещи. Вы же знаете. Вы меня вывели из себя. Тоже мне доктор: с вас станется довести пациента до сумасшедшего дома. Да сядьте же наконец и дайте мне отдохнуть!
Инцидент произвел на меня самое тяжелое впечатление. Ничем не спровоцированный взрыв бешенства, грубость – все это настолько отличалось от обычной обходительной манеры Холмса, что говорило о серьезном повреждении рассудка. Любое крушение печально, но гибель благородного ума хуже всего. До конца назначенного срока я сидел молча, пригорюнившись. Холмс, похоже, также следил за часами, потому что ровно в шесть я услышал прежнюю лихорадочную скороговорку:
– Ну вот, Ватсон. Есть у вас в карманах мелочь?
– Да.
– Серебро?
– Полно.
– Полукроны? Сколько?
– Пять.
– Ах, мало! Мало! Какая досада! Ну ладно, сколько уж есть. Положите их в кармашек для часов. А остальные деньги в левый карман брюк. Спасибо. Теперь вы куда лучше уравновешены.
Это был самый настоящий бред. Холмс содрогнулся и снова то ли кашлянул, то ли всхлипнул.
– А теперь, Ватсон, зажгите газ, но включайте аккуратно, до половины. Умоляю, следите, чтобы он не вспыхнул ярче. Отлично, спасибо. Нет, шторы задергивать не надо. Теперь, будьте любезны, положите на этот столик несколько писем и бумаг, чтобы я мог дотянуться. Спасибо. И еще немного всякой всячины с каминной полки. Отлично, Ватсон! Там лежат щипцы для сахара. Пожалуйста, воспользуйтесь ими, чтобы взять ту самую шкатулочку. Положите ее сюда, среди бумаг. Хорошо! А сейчас можете пойти за мистером Калвертон-Смитом с Лоуэр-Берк-стрит, тринадцать.
Говоря по правде, я уже не так рвался ехать за доктором: бедняга Холмс настолько явно бредил, что казалось опасным оставлять его одного. Тем не менее если раньше он упорно отказывался от врача, то теперь явно горел желанием проконсультироваться, и именно с означенной персоной.
– Впервые слышу это имя, – сказал я.
– Вполне вероятно, дорогой Ватсон. Вы будете удивлены, узнав, что лучше всех в этой болезни разбирается не медик. Он плантатор. Мистер Калвертон-Смит хорошо известен на Суматре. Нынче он посетил Лондон. Однажды у него на плантации разразилась эпидемия этой болезни, врачей поблизости не было, ему пришлось самому заняться ее изучением, и это возымело серьезные последствия. Он большой приверженец порядка, вот я и задержал вас до шести: раньше вы его не застанете в кабинете. Если вы сумеете уговорить мистера Калвертон-Смита, чтобы он явился сюда и поставил нам на службу свой уникальный опыт – а исследование этой болезни сделалось его любимым коньком, – он несомненно сумеет мне помочь.