Для меня это текст не только про детей и подростков. Многие взрослые утратили мудрость слез, загоняя их обратно и пребывая в иллюзии всемогущества. Многие действительно живут в погоне за обретением средств, способов, методов такого воздействия на мир, чтобы «все получалось и моглось». Многие в напряжении от того, что не получается, и вине ощущают вину за это. Нам всем не хватает этих важных слез тщетности. Не беспомощности или слабости. А именно тщетности, возвращающей нам возможность пережить потерю надежды на бесконечное могущество.
Бессилие, которое мы ищем в терапии, – это ответ взрослого на понимание ограничений.
В нем много грусти и даже скорби вместо яростного отчаяния и стыда. Это переживание потери надежды, что можно «вырасти и справиться со всем». Вылечиться и сделать правильно. И так далее… Бессилие растет из убитой надежды, это правда. Но на этой могиле растут цветы настоящей силы, а не ложного могущества, терзаемого стыдом какой-то досадной немощи. В бессилии много освобождения от непрерывных затрат энергии, направляемых в невозможное. Бессилие – это очень трезвая и ясная опора на реальность. Оно противостоит фантазиям грандиозности, в которых человек злится на себя и впадает в стыд от того, что не может взять все под контроль и власть…
Эрик Смаджа[27] пишет: «В действительности человеку слишком рано приходится осознать, что он беспомощен и что это бессилие – нормальное человеческое состояние. Однако человек не хочет с этим мириться: поддержание прирожденной иллюзии всемогущества кажется ему делом куда более важным, чем удовлетворение влечений, и он пытается любым способом поддерживать иллюзию. Восстановление нарциссической целостности становится важнейшей задачей…»
Всемогущество – важнейшая защита хрупкого «Я» нарцисса. И оно проживается и заканчивается через бессилие. А там рукой подать до обычной человеческой жизни со всеми ее радостями вместо фантазий о власти над всем миром, которым никогда не суждено сбыться.
Бессилие – здоровый, хотя и очень тяжело дающийся ответ на невозможность получить важнейшие вещи. Я не могу не зависеть от других людей. Но не могу их контролировать. Ни их любовь, ни их привязанность, ни их возможности, ни их смерть. У меня есть тело, и оно мне не подчинится. Я буду стареть. И я тоже конечна…
Я не видела более сильного протеста, чем когда предлагала нарциссу примерить к себе слово «обычный». Он бросает все силы на сопротивление, отрицание и впадает в коллапс ужаса. Он начинает видеть в этом слове не просто признак обыкновенной человеческой нормальности и неисключительности, а попытку ввергнуть его в банальность, обыденность, посредственность и так далее.