В обращении с военной тематикой это было неправдоподобно честное время. Через 30 лет после событий страна нехотя впускала в себя настоящую войну — с жесткой, иногда потаенной классовой субординацией вместо распашного окопного братства, с постоянной проверкой красноармейских книжек, продаттестатов, командировочных удостоверений, с глиняной жижей дорог, офицерской спесью, режимом, комендатурами, санпропускниками, нагромождением аббревиатур — начпо, ВПХР, УРС, — войну, в которой у каждого свое место, ячея, привязка к местности, госпиталю, резерву, передовой, и отсутствие этой привязки означает, что ты лютая вражина, имеющая прямое отношение к передатчику, две недели выходящему в эфир на стыке Первого и Второго Белорусских фронтов. Сорок четвертый вывел армию к довоенным границам, смыв пафос и поэзию последнего рубежа, война из геройства и ужаса превратилась в вязкую томительную работу по обеспечению десяти сталинских ударов на Ясско-Кишиневском, Львовско-Сандомирском и Корсунь-Шевченковском направлениях. И ощутимое чудовищное напряжение всей военно-государственной пирамиды от Ставки до батарейной козявки сконцентрировалось на острие клинка — рядовой, хоть и заслу-женной опергруппе фронтовой контрразведки. Сорок сороков генералов, орды адъютантов и тьмы штабных потели, рявкали, шипели, мычали, угрюмо интересовались, когда же старшего лейтенанта Таманцева сподобит оторвать задницу от муравейника и приступить к своим прямым обязанностям по расчистке ближних тылов наступающей армии от шпионов и диверсантов, а старший лейтенант жрал на бегу, ругмя ругаясь, когда эти сорок сороков прочухаются, пришлют дешифровку радиоперехвата и перестанут прикреплять в нагрузку непрофессионалов.
В этом, очевидно, и был момент истины: 70-е впервые после НЭПа начали ценить голый профессионализм, вдвойне преклоняясь перед теми, чью профессию посторонним постичь не дано: нейрохирургами, ядерщиками, автослесарями и разведчиками — только настоящими, а не теми, что с утра до вечера парашюты закапывают. В годы, когда народ сходил с ума по Штирлицу, в лучших домах Москвы и Питера повторяли вслед за Ладейниковым: «Господи, откуда они его взяли? Он что, из цирка?» Причастных, прикоснувшихся завораживала мощная тайна знания, расчета и ремесла.
Михаил Пташук снял фильм про тех, кто «из цирка». Все войска по дикой жаре и без обстрела ходят в касках, в каждой из которых — два килограмма живого веса. Лопоухие стратегические агенты всюду разбрасывают целлофановые пакеты с черной надписью «Shpeck». Выпускник элитной разведшколы лупит из автомата очередью на полдиска зараз. У Мищенко в исполнении Александра Балуева на лбу написано: «Я агент трех разведок и сейчас буду у вас секреты выведывать и генеральные наступления срывать». Но главное — на роль супербизона, битого-перебитого розыскника Алехина берется вечный инфант, подросток, маленький принц российского кино Евгений Миронов, а на равнозначного Жеглову харизматика Таманцева — безусловно спортивный, но вполне рядовой артист Владислав Галкин. Миронов серьезно работал — но и у самых выдающихся актеров, каким он, безусловно, является, бывает предел внешности; мироновским потолком в этой раскладке был стажер лейтенант Блинов по кличке Малыш. Жалакявичюс, которому не удалось поставить роман в конце 70-х, утвердил на главную роль Сергея Шакурова — почувствуйте разницу.