— Очень.
— Если она может вылечить сердце, значит, и мамочкино лицо сможет вылечить? Мамочка ждет этого, чтобы Боженька взял ее на небо. Я видела картинки ангелов, и у них у всех лица целые. — Доротея зажмурилась, думая о чем-то, и напряглась всем телом. Глаза она открыла нескоро. — Я ее видела, — прошептала она так благоговейно, будто действительно увидела мать. — Марселла снова сделала ее красивой, Боженька обрадуется и заберет маму на небо. А если я буду хорошей и не стану мочить кроватку, то Боженька опять обрадуется и пришлет за мной папу.
Лицо ее было таким доверчивым, что я захотела снова стать ребенком и поверить в волшебство. Может быть, мне стоило сказать ей, что никто за нами не придет, что сказкам нельзя доверять и что счастливых концов не бывает?
Я хотела рассказать ей о своем сердце. Когда умираешь с самого начала, смотришь на мир по-другому. Я так и не смогла никому это объяснить. После прихода в Дом милосердия я поняла, что меня предало собственное уродство: я считала, что оно делает меня сильной, а оно сделало меня слабой. И я по-настоящему страдала без сестры. Я должна была рассказать ей, что мне все хуже: у меня распухали ноги, почти каждую ночь я просыпалась от того, что потолок будто бы падал на меня. Я должна была сообщить сестре, что у меня осталось совсем мало времени.
Надо было объяснить это хотя бы Доротее, предупредить ее, что не бывает никакого волшебства и Марселла не залечит дыру в моем сердце, что она просто цыганка, которая не сказала мне ни слова правды. Я должна была предостеречь девочку от веры в сказки. Я верила в них и обратилась в вымышленную Эффи Ротман. Когда я умру, монахини запишут это имя в своих книгах регистрации смертей, а Эффи Тилдон просто перестанет существовать.
Но я не стала говорить всего этого, а просто смотрела на трещины в потолке, похожие на сеть железных дорог со множеством тупиков. Головка сонной Доротеи отяжелела на моем плече, и на потолке появился призрак.
Только это была не незнакомая мертвая девочка, которую я ждала, а моя сестра, небрежно помахивающая своими балетными туфельками и зовущая меня за собой:
— Пошли.
— Я не могу. Я застряла здесь, Луэлла. У меня на груди лежит камень.
— Я его уберу.
— Ты не сможешь.
— Я все смогу.
— Слишком поздно.
— Нет. Я никогда не верила, что ты умираешь!
— И поэтому не позвала меня с собой?
Ее туфли описали медленный круг над моей головой.
— Нет, Эффи. Это была проверка. Ты должна была доказать, что у тебя хватит сил уйти за мной.
— Но я не смогла, как и мама.
— Все ты смогла. Просто ты пошла не в то место.