Я закрыла глаза и попыталась отбросить все чувства, как сделала, когда ушел папа. Но лицо безымянного младенца, которого мы похоронили вместе, всплывало из ниоткуда. И в это мгновение настоящий младенец заплакал где-то наверху, будто Бог посылал мне знак. Плач перешел в визг. Я перекатилась на бок и закрыла голову подушкой. От постели все еще пахло Ренцо. Почему мама никогда не спрашивала меня об этом запахе? Я вдруг поняла, что не слишком хорошо о ней забочусь. Папа был бы разочарован. Завтра я скажу ей, что она может больше не ходить на работу. Мне исполнилось четырнадцать, и значит, я могу работать, хочет того тетка Мария или нет. Уж лучше писать на пол в мастерской, чем сидеть в квартире без Ренцо.
Наутро все еще шел дождь. Тусклый свет пробивался сквозь грязные окна, воздух казался теплым и тяжелым, как мокрое полотенце. Я не хотела шевелиться, но мамы рядом уже не было. Сев, я увидела, что близнецы и тетка Мария встали, так что пришлось вставать и мне.
Возясь с пуговицей на спине, я открыла дверь спальни. В то же мгновение перепачканная типографской краской рука Эрнесто врезалась мне в лицо так, что я отлетела к стене. Я закричала и увидела маленького Пьетро, который сидел на полу и ухмылялся. Обычно били его. Мария ходила по комнате, прижимая крест к губам и перемежая молитвы всхлипами. У стола сидела мать Ренцо. При виде ее мне стало тяжело дышать.
Потом я заметила у дверей маму с кожаной сумкой.
— Нет! — Я бросилась к ней. Мне и в голову не приходило, что меня могут куда-то отправить. — Простите меня! Это было ошибкой. Я пойду работать на фабрику. Я больше никогда его не увижу!
Мария разрыдалась и упала на колени, закрыв лицо подолом юбки, а Эрнесто рухнул на стул. Я понимала, что ударить меня его подучили, и мне было его жалко.
Сделав шаг вперед, мама взяла меня за руку. Глаза у нее были стальные:
— Ты опозорила эту семью. Моя сестра не желает видеть тебя под своей крышей. Будь у меня выбор, я сделала бы так же. Ты не принесла мне ничего, кроме позора.
Боль от удара Эрнесто сразу куда-то пропала. Мама вытолкала меня из комнаты и потащила вниз по узкой лестнице. Малберри-стрит выглядела мешаниной бессмысленных форм, звуков и запахов. Слова мамы и ее ледяное молчание ранили меня, словно нож. Спотыкаясь, глядя на ее прямую спину, я понимала, что совершила нечто отвратительное. Теперь мы остались только вдвоем, и никто в городе не поможет нам.