— Вам нужна помощь, леди? — Голос мужчины дребезжал.
— Только подвезите нас, прошу. — Мой собственный голос вряд ли звучал лучше.
— Куда? — Он снял шляпу и вытер лоб рукой. — Жарковато сегодня. Твоя подруга больна? — Он кивнул на Эффи, которая сидела в грязи, свесив голову.
— Все будет хорошо. Она просто перегрелась. Нам нужно в Катону.
Он ткнул пальцем себе за спину:
— Три мили вон в ту сторону.
— Это что, платная дорога?
Он кивнул, и у меня что-то свело в груди. Так близко…
— Отвезите нас до развилки, пожалуйста.
Подняв Эффи на ноги, я помогла ей забраться на телегу и залезла следом. Мы устроились у груды пустых ящиков. Возница протянул мне бутылку из-под молока, наполненную водой. Сначала я поделилась с Эффи, у которой вода стекла по подбородку, а потом попила сама. Вода была теплая, но чистая и приятная. Я никогда не думала, что буду так мечтать о воде.
— Я думаю, вам бы и поесть не помешало. — Он наклонился к корзине, стоявшей у него в ногах.
Желудок у меня давно вдвое уменьшился от голода.
— Вы правы, — согласилась я, когда он передал корзину мне. — Спасибо вам огромное!
Он прищелкнул языком и крикнул лошади:
— Пошла!
Телега дернулась, и лошадь снова неспешно зашагала по дороге.
Дрожащими руками я откинула клетчатую тряпку с корзины, разломила надвое кусок темного хлеба, отдала половину Эффи и вгрызлась во вторую. Глотала я так быстро, что желудок протестующе сжался. Мне было все равно. В корзине лежали нарезанная ветчина, желтый сыр и черничный пирог. Мы с Эффи ели руками и бесстыдно облизывали посиневшие от сока пальцы. Еда вернула краски на ее щеки и помогла глазам открыться.
Когда мы поели, я легла и стала смотреть на зеленые листья, проплывавшие над головой. Я чувствовала глубокую благодарность. Мне пришлось провести взаперти два года, даже четыре, если считать жизнь в Нью-Йорке. Там были другие стены, но я все равно чувствовала себя в ловушке. До этого мгновения я не понимала, что свобода — это глоток свежего воздуха, ветер в кронах и тихий стук лошадиных подков. Эффи сгорбилась рядом, опустив голову, и смотрела на собственные руки. Может быть, она нашла свою свободу прямо здесь, в крошечном мирке своих ладоней? Ее дыхание, казалось, выровнялось, грудь поднималась и опускалась спокойно.
— Видишь? Нам всем нужны только отдых и еда.
— И семья, — отозвалась она и закрыла глаза.
— Ну, об этом я ничего не знаю.
У развилки возница снова натянул поводья. Небо потемнело: из оранжевого стало пурпурным.
— Вам в какую сторону? — спросил он.
Тропинка к моей старой хижине начиналась где-то поблизости.