Появление Инес у моей двери могло показаться пугающим, но все же мне никак не могла прийти в голову настоящая причина, из-за которой я бежала вслед за ней по сухим раскаленным улицам. Я волновалась за Луэллу. Только утром я читала, что немцы бомбили один город в Бельгии и убили девятерых гражданских. Все говорили только о войне. Жорж заверил меня, что Луэлла в безопасности, и все же я продолжала читать о бомбах, которые сбрасывали на порты Ла-Манша. В Париже жила моя мать, которая тоже утверждала, что с ней все в порядке, несмотря на творившиеся в городе ужасы.
Я все еще обходила больницы и искала в них младшую дочь, но вынуждена со стыдом признаться, что с началом войны, да и просто по мере того как шло время, мысли об Эффи ушли куда-то в дальний угол сознания, и я перестала верить, что она найдется.
Когда я вошла в дом Инес и поднялась по лестнице туда, где лежала спиной ко мне девочка с рассыпавшимися по подушке темными волосами, я ничего не поняла.
Я вопросительно посмотрела на Инес, которая, сцепив руки, стояла у стены, резко выделяясь на фоне лимонно-желтых обоев. Вдруг в дверь позвонили.
— Это, должно быть, врач, — воскликнула она и выбежала.
— Очень уж она дергается.
Я испуганно повернулась и увидела в кресле другую девочку, смотревшую на меня водянистыми голубыми глазами. Я предположила, что она имеет в виду Инес, которая мгновение спустя ворвалась в комнату в сопровождении дородного господина в черном пиджаке… Он поставил на тумбочку кожаный саквояж, открыл его и достал стетоскоп.
От вида стетоскопа у меня перехватило дыхание, как бывало всякий раз, когда я стояла рядом с Эффи и врач прижимал этот прибор к ее груди. Взгляд мой метнулся к кровати. Тощее плечико не могло принадлежать моей дочери. Инес не знала ее. Она, должно быть, ошиблась. Врач перевернул девочку на спину и стал расстегивать пуговицы.
На какое-то мгновение я застыла. Повисла тишина, а потом я услышала собственный крик и бросилась к кровати. Глаза Эффи были закрыты, лицо смертельно побледнело. Мне показалось, что она не дышит, но затем я увидела, что ее грудь приподнимается. Она то ли кашлянула, то ли вскрикнула. Я взяла ее за руку, теплую, мягкую и хрупкую, как птичье крылышко. Я не могла поверить, что это она. После всех поисков, ожидания, после того как я уверилась, что она мертва, она вдруг появилась!
Врач молча склонил голову набок, поднял взгляд к потолку, прослушивая ее сердце. Я держалась за Эффи, не отдавая ему ее руку. Он исследовал деформированные ногти на другой руке. Потом он откинул одеяло, задрал ее грязную юбку — и, вскрикнув, я рухнула на колени. Живот Эффи раздулся, ноги распухли, стали бесцветными.