Рядом с ней стоял отец. Летом он носил соломенную шляпу вместо фетровой, и эта шляпа вдруг слетела у него с головы, когда человек во фланелевом теннисном костюме неожиданно сбил его с ног. Я зажала рот рукой. Папа вскочил и ударил нападавшего так, что тот отлетел в розовый куст. Женщина снова закричала и отпрянула. Мужчина поднялся на ноги. Лицо у него горело, с рукава свисал клок ткани. Он оторвал его, бросил папе под ноги и ушел. Розовый куст оказался сильно поломан. Я застыла на месте. Никогда прежде мне не приходилось видеть драки. Папа поднял с земли шляпу, изящно поклонился и провел женщину в дом, как будто они посмотрели интересное представление и пришло время чая. Она вошла, оглядываясь через плечо. Алые губы — таких не было больше ни у кого — походили на ехидный третий глаз.
Сердце у меня сильно заколотилось, как будто меня застигли за чем-то нехорошим. Я задержала дыхание, когда их смех зазвенел на лестнице. Сегодня Марго тоже не было дома, я должна была уехать с Луэллой в Уэстчестер, Неала по субботам брала выходной, а Вельма не выходила из кухни. Может быть, именно поэтому папа держал так мало слуг? Шаги послышались у моей двери. С каждым шагом почтение, которое я питала к отцу, рушилось. Смысл происходящего был предельно ясен.
Через стену я слышала дерзкий женский смех. Я опустилась на бежевый ковер. В конце концов смех замолк и в доме стало тихо. Стянув перчатку, я прикусила кожу на своем кривом пальце. Через некоторое время спина у меня затекла, и я стала тревожиться, что мама может вернуться раньше. Когда часы пробили два, я услышала тихий голос отца в коридоре, потом быстрые легкие шаги на лестнице, скрип входной двери.
Я выглянула в окно. Мисс Милхолланд со шляпой в руке шла рядом с отцом к машине. Он закрыл дверцу, постучал в стекло и приподнял шляпу, как будто провожал обычную гостью обычным вечером. Машина умчалась, а отец пошел дальше по улице.
Я заползла в постель и долго лежала, глядя на бледно-голубые обои, которыми когда-то оклеили детскую. Мама не видела смысла их менять. Она, единственная в семье, не верила, что я вырасту. Луэлла говорила со мной о колледже, папа утверждал, что я однажды стану великой писательницей. Мама молчала. Может быть, она не замечала проступков отца, но обо мне она знала такое, от чего нельзя было отмахнуться.
Я прижала палец к запястью. В моем детстве папа так иногда делал, когда я ложилась.
— Все еще бьется, — говорил он.
Луэлла обычно уже спала рядышком. Однажды — я об этом никому не рассказывала — я призналась ему, что боюсь умереть ночью.