Рожиссар Жердь с приличествующей в подобных обстоятельствах миной продолжал:
— Я вынужден был заняться одной из сторон вопроса, который неизбежно станет публичным достоянием. Другими словами, я пытался установить, каковы были на самом деле отношения между Доссеном и Николь… И уверен, что Эдмон не солгал и что между ними ничего не было… Просто они развлекались, разыгрывая перед друзьями и незнакомыми людьми комедию близости, делали вид, что они любовники; но это была только игра. Простите, что я касаюсь таких вещей. Но не думаю, что так же было и с вышеназванным Маню… Присутствие раненого в вашем доме стало превосходным поводом для ежевечерних встреч… И я имею все основания полагать, что раненый дурно влиял на молодого человека… Словом, у меня сложилось вполне определенное мнение… Надеюсь, вы признаёте за мной наличие известного опыта в вопросах криминалистики. Маню принадлежит к разновидности экзальтированных юнцов, которых при желании можно превратить или в святых, или в каторжников, поскольку у них нет ничего за душой и они с величайшей легкостью воспринимают чужие импульсы… Все прочие забавлялись более или менее невинно, а он внес в эту игру достаточно опасную струю реального действия… Конечно, Доссен не мог сформулировать это так же четко, но таков подтекст его признаний… С появлением Маню сборища приняли совсем новый характер, и члены группы замышляли даже вылазки, целью которых был настоящий грабеж… Допустим, что главная вина падает на Большого Луи, о котором продолжают поступать самые неприятные сведения… В связи с этим вам небезынтересно будет узнать, что в течение двух недель, которые Большой Луи провел под вашим кровом, он отправил несколько почтовых переводов общей суммой на две тысячи шестьсот франков в деревню некоей девице, от которой имеет троих детей и которая проживает где-то в Нормандии… Копии этих переводов обнаружены… Я поручил тамошнему прокурору произвести проверку в Онфлэре и допросить эту женщину; в случае надобности я дам распоряжение доставить ее сюда. Все это — увы! — приводит нас к тому, что в моих глазах является бесспорной истиной, и Дюкуп, которому я благодарен за проявленные им во время следствия такт и беспристрастность…
Лурса кашлянул. Только кашлянул, и больше ничего, и рассеянно продолжал штриховать рисунок, который набросал в своей записной книжке.
— …Этот Маню, попав под влияние Большого Луи и действуя по его указке, вынужден был совершать нечистоплотные поступки, ибо, по словам Доссена, эти две тысячи шестьсот франков могли быть добыты только им, Маню… Испугался ли Маню в конце концов? Или Большой Луи стал предъявлять непомерные требования?.. Так или иначе, он решил его убрать…