— Не надо, — тихо попросила Наташа.
Он встал, подошел к ней. Они обнялись — так, будто миновали вечную разлуку.
— Ты меня любишь? — серьезно спросил он.
«Очень», — ответила она про себя.
— И я очень, — сказал он вслух. И они пошли обнявшись. Еще ближе, чем прежде. А патлатая компания забренчала и завопила в ночи, и не особенно бездарно. Даже ничего.
Мансуров спросил о чем-то. Она не ответила. Почувствовала, что не в состоянии ни слушать, ни говорить. Устала. Устала от счастья, и от сострадания, и от того, что перемешала на банкете несколько сортов вин. Одно наложилось на другое: сухое на крепленое, счастье на сострадание.
— Ты почему не отвечаешь?
— Я устала.
Он остановился. Как будто видел перед собой опасность.
— Ты что? — Наташа тоже остановилась.
Он молчал.
— Ну что?
— Будь прокляты эти выставки и премии, если ты от них так устаешь.
Володя сказал бы: «Ничего, отдохнешь… Главное — ты победила».
Маргошка сказала бы: «Нечего было хохотать и напиваться».
— …Ты понимаешь, Алка, меня уже лет, наверное, десять никто не спрашивает: «Как ты себя чувствуешь? Что у тебя на душе?» Меня спрашивают: «Как ваши успехи? Как ваша дочь?» Да. Мои успехи. Моя дочь. Но у меня есть руки. Ноги. Морщины, в конце концов.
— Но мы же действительно не можем без своих успехов и без своих детей.
— Я сама разберусь: без чего я могу, а без чего не могу. Но мне надо, чтобы кто-то по-настоящему огорчился оттого, что я устала. Не искал причины: почему я устала и кто в этом виноват. А сам устал вместе со мной. Понимаешь?
— Еще как понимаю. Взрослые люди — тоже дети. Уставшие дети. Им еще нужнее родители.
— Господи, как нужны умные, понимающие родители.
— Просто родители. Любые. Молодец Гусев, что не поехал.
— Гусев молодец, — подтвердила бы Наташа. — Он понимает что-то большее. Одинокая замшелая бесполезная бабка, но в ней было больше смысла, чем в сорока выставках… Мы забываем за суетой о главном. О своих корнях. А потом мучаемся, мечемся и не понимаем: почему? А вот поэтому…
Наташа остановилась. Перед ней стояло дерево красной калины с замерзшими красными стеклянными ягодами. Поверх каждой грозди — маленькая белая шапочка снега. Вокруг стояли березы, и снег лежал на них так, будто талантливый декоратор готовил этот кусок леса для спектакля. Детской сказки.
Подошел Володя и спросил:
— А где мы оставили машину?
— Ты же ставил, — ответила Наташа и прошла мимо калины. Прошла сквозь декорацию для детской сказки. Впереди просвечивало шоссе.
— Ну, я ставил, — согласился Володя. — А где я ее поставил?
— Я не помню.
— Как это не помнишь?