Утес теперь все чаще называли Марьиным.
Когда Наташка подросла, стала мало-помалу ходить на работу. И хотя официально Меньшиковы в артели не состояли, он, Захар, велел каждой осенью выделять им немного хлеба.
Матрена умерла в тот год, когда Наташка достигла совершеннолетия.
Похоронив мать, девушка принесла в контору заявление и сказала:
— Спасибо тебе, дядя Захар. Век не забуду…
Незадолго перед войной она вышла замуж за комбайнера Андрюшку Лукина из соседней деревни и уехала с ним. В начале сорок третьего года ее мужа призвали в армию, и Наталья, беременная Ксюхой, вернулась в родную деревню.
Ксюха так и не увидела отца — он погиб, как и Мишкин отец, в самые последние месяцы войны где-то под Дрезденом. Наталья выплакалась до конца, а потом сказала:
— Господи, хоть бы город как город был, а то Дрезден какой-то!
И стала жить, пряча горе где-то в самой глубине своих серых, всегда чуточку полуприкрытых глаз.
…Захар встал из-за стола.
— За помощь Харитоновне, Наталья, спасибо, — сказал он, доставая бумажник. — Но только… ты уж не обижайся… не могу я иначе… — И он протянул ей деньги. — За помощь и за молоко.
Женщина вспыхнула, нахмурила брови:
— Еще чего… Как тебе не стыдно, Захарыч!
— Слушай, Наталья…
— И слушать не хочу… Давай, давай освобождай помещение! — Наталья решительно поднялась, сбросила полушубок и стала засучивать рукава, оголяя полные, привычные к проворной работе руки. — Харитоновна, где у тебя ведро и тряпка?
— И все же, Наталья… Если бы это раз-другой — ну куда ни шло…
— Да идите же на работу! Долго, что ли, просить? Давай, давай…
И Наталья сунула Захару полушубок. Мишке подала шапку. Потом почти вытолкнула их из избы. Захар еще что-то хотел сказать, но Наталья сыпала свое:
— Давай, давай…
Утро занималось багряное, тихое.
Морозный воздух был жгуч. Снег скрипел так, что было слышно, как кто-то ходит на другом конце села.
Низко по горизонту, там, где должно было взойти солнце, стлалась серая муть. В ней плавал одиноко осокорь, росший на Марьином утесе. Самого утеса не было видно — его скрывала эта самая муть, которая внизу, над землей, была еще гуще.
Ревела, как вчера вечером, как позавчера, как много уже недель подряд, голодная скотина. Захар шел к скотным дворам узнать, как прошла ночь.
Большаков шел и думал все об одном и том же — где взять кормов? Он заплатил бы любые деньги сейчас за них. Да где возьмешь? Во всем районе положение точно такое же, как в Зеленом Доле, если не хуже.
Захар в который раз уже перебирал в уме все пади, балки и лужки, в которых прошлым дождливым летом ставили стога: не могли где случайно забыть хоть копешку? Ведь прошлогоднее лето было суматошным.