Михей Дорофеев все это воспринимал безучастно, только, когда говорили ему о дочерях, сплевывал молча и отходил прочь.
Перед самым боем за Зеленый Дол Михей Дорофеев впустил ночью в церковь двух партизан. Они быстренько собрали из заранее припрятанных частей пулемет, установили на колокольне. Да ветер ненароком сорвал с одного из партизан фуражку, швырнул вниз, прямо на проходящего по улице попа.
Через полчаса Михея Дорофеева, его жену и десятилетнюю Стешку выволокли из их домишка, швырнули к церковной стене, где лежали изуродованные, но еще живые партизаны.
Прежде чем раздались выстрелы, кто-то (сама Стешка не поняла кто, не то отец, не то один из партизан, — было темно) подмял ее под себя…
На рассвете колчаковцы из села были выбиты. Расстрелянных подняли. Стешка была без сознания, но дышала — пуля задела ей только правый бок. Захар Большаков поднял ее, осторожно отнес в пустой домишко, приставил сиделку…
А потом время от времени приходил справляться о здоровье девочки.
Месяца через три в деревню приехала средняя дочь покойного Михея, помолилась на могиле родителя и уехала, забрав с собой Стешку.
В двадцать восьмом году Стешка вернулась. Сразу ее и не узнали — она превратилась в рослую, как и ее сестры, шуструю, с большими, чуть раскосыми глазами девушку.
— Вон ты какая стала! — удивленно воскликнул Захар.
— Ну да, такая, — хитро повела Стешка глазами. — А что?
— Ничего. Что вернулась, это хорошо. Домишко ваш совсем прохудился — подправим. А чего от сестры-то уехала?
— Померла она…
— Вот как…
— Ага. А я помню — ты все приходил ко мне, когда я раненая после расстрела-то лежала. Пирожки все приносил с клубникой и черемухой.
— Верно, кажется, и с черемухой, — рассмеялся Захар.
Постояли, помолчали. Стешка, припустив глаза, спросила:
— Значит, ты председатель тут?
— Да вроде.
— Значит, не придешь теперь… не принесешь пирожка с черемухой?
И, не дожидаясь ответа, убежала, сверкнув белками огромных глаз.
Обо всем этом все знали в деревне. Знал и Фрол Курганов. И поэтому повторил:
— Нечего глядеть на нее. У них с Захаром любовь давняя…
— Ну… давняя ли, крепкая ли, я не знаю. И все ж таки замечаю, как деваха при виде тебя ноздрей подрагивает. И я на твоем бы месте… Подождал бы для любопытства, пока у них свадьба не разгорится. Да прямо от свадебного стола и увел бы невесту, как кобылицу из стойла…
Устин дал подумать немного Фролу и положил тяжелую, как каменная плита, руку на его плечо:
— Понял?
Фрол попробовал снять с плеча Устинову руку, но она словно прикипела.
— Понял, что ли? — еще раз спросил Морозов, встряхнув Фрола.