– Сеньор Блас, вы зачем здесь, да еще с саблей? Хотите, чтоб лягушатники нас всех перестреляли?
– Я затем и пришел, донья Пепа. Хочу от нее избавиться.
– А куда ж я ее дену, скажите на милость?!
– В колодец.
Прачка поднимает крышку, и Молина с облегчением опускает саблю в колодец. Потом, почистившись немного и приведя себя в мало-мальский порядок, идет дальше. И, приняв самый что ни на есть беззаботный и невинный вид, проходит как ни в чем не бывало мимо нескольких французских фузилеров – судя по их беретам и говору, это баски – на площадь Санто-Доминго, а потом мимо гвардейских гренадеров на улицу Инкисисьон, причем никто его не окликает и не задерживает. Уже возле самого дома встречает соседа Мигеля Орехаса.
– Откуда ты, дружище?
– Откуда ж мне идти?! Разумеется, из артиллерийского парка, где я дрался за родину.
– Ну да?! И как же?..
– Геройски.
И, оставив соседа с открытым ртом, слесарь входит к себе, где видит ревущую в три ручья жену. Заключив ее в объятия и немного успокоив, он требует чашку бульону, выпивает ее залпом и вновь устремляется на улицу.
Разбрызгивая штукатурку, ударяют в стену несколько пуль. Слыша их посвист, Франсиско Уэртас де Вальехо поспешно отступает по улице Санта-Лусия. Он остался один, и ему очень страшно. Он не знает, с тем же ожесточением стреляли бы французы, не будь при нем ружья, однако, превозмогая страх, травящий его, как оленя, не собирается выпускать оружие из рук – пусть оно без патронов, но было выдано Франсиско в артиллерийском парке, и с ним он сражался сегодня целое утро, и на штыке его запеклась вражеская кровь, и жуткий скрежет стали о кость до сих пор звучит в ушах, гонит по спине мурашки. Неизвестно, когда оно понадобится, так что лучше не расставаться с ним. Вот он юркнул в подворотню, пробежал, вспугивая копошащихся на земле кур, через патио мимо остолбеневших жильцов, глядящих на него, как на черта с рогами, выскочил в переулочек и здесь пытается перевести дух. Он устал и не понимает, где оказался, ибо эта часть города ему незнакома. Остановись, смекни, что к чему, говорит он себе, не то пропадешь ни за грош. Несколько раз глубоко вздыхает, стараясь успокоиться. В груди колет, рот горит, губы стали серыми от пороха. Франсиско решает вернуться тем же путем. Вновь оказавшись в патио, он хрипло, сам не узнавая собственного голоса, просит у женщин воды. И те, напуганные поначалу ружьем, но тотчас тронутые измученным его видом и юностью, подают ему напиться.
– Да вы ранены, – говорит одна.
– Ах, бедный-бедный, совсем молоденький, – подхватывает другая.