Демон предпочитал Диккенсу Вальтера Скотта и русских романистов ставил невысоко. Ван, как всегда, посчитал нужным уточнить:
«Необыкновенно искусным писателем, папочка».
«Ты необыкновенно милый юноша», сказал Демон, не сдержав еще одной пресной слезы. Он приложил к щеке крепкую и ладную сыновью ладонь. Ван поцеловал его волосатый кулак, уже сжимавший пока еще незримую рюмку. Несмотря на черты ирландской мужественности, те Вины, в чьих жилах текла русская кровь, имели склонность нежничать в ритуальных излияниях привязанности, оставаясь при этом довольно неуклюжими в словесных ее выражениях.
«Ну и ну! – воскликнул Демон. – Да у тебя шуйца, как у плотника! Покажи-ка мне десницу. Господь милосердный! (Бормочет:) “Холм Венеры” обезображен, “линия жизни” рубцеватая, хотя и необычайно длинная… (Продолжает нараспев, по-цыгански:) Доживешь до самой Терры и вернешься еще более мудрым и счастливым. (Своим обычным голосом:) Но что озадачивает меня как хироманта, так это странная форма “сестры” твоей “линии жизни”. И жесткость кожи!»
«Маскодагама», выдохнул Ван, подняв брови.
«Ах да, конечно, как тупо (глупо) с моей стороны. А теперь скажи: по душе ли тебе Ардис-Холл?»
«Обожаю его, – ответил Ван. – Для меня это château que baignait la Dore. Я бы с радостью провел здесь всю свою рубцеватую и странную жизнь. Пустые мечты!»
«Пустые? Вот еще. Я знаю, что Данила намерен оставить именье Люсиль, но он жаден, а мои возможности таковы, что я способен удовлетворить даже великую жадность. Когда я был юношей твоих лет, я считал, что самое мелодичное слово рифмуется с “бильярдом”, и теперь я знаю, что был прав. Если, сынок, ты в самом деле мечтаешь стать владельцем этой усадьбы, я мог бы попробовать ее купить. Я могу надавить на Марину. Она вздыхает, как кожаный пуф, когда наседаешь на нее, если можно так сказать. Чорт, здешние слуги отнюдь не меркурии. Дерни-ка за шнур еще раз. Да, полагаю, Данилу можно уговорить».
«Ты добр, как черный, папочка», сказал Ван, вспомнив поговорку Руби, своей нежной юной няньки, родившейся на Миссисипи, где судейские, филантропы, проповедники всевозможных “вероисповеданий” (как это принято называть) и другие почтенные и щедрые господа были главным образом черно- или темнокожими выходцами с Западной Африки, предки которых, умелые мореходы, первыми достигли вод Мексиканского залива.
«Вот еще, – задумчиво повторил Демон. – Поместье стоит едва ли больше двух-трех миллионов, минус долг дорогого кузена передо мной, минус еще ладорские пастбища, вконец изгаженные, от которых придется постепенно избавиться, если только местные помещики не сожгут этот новый керосиновый завод, стыд и срам нашего графства. Я не питаю