– Я был уверен, что ты притворялась! – забормотал я. – Как тебе вообще могло понравиться с ними общаться?!
– Они же твои родственники! – ответила Ева. – Конечно, собеседники из них и правда так себе, но мне приятно быть вежливой с твоей семьей.
– Что приятного в этой вежливости?! – ужаснулся я. – Быть вежливым – мучительно, а не приятно!
Ева уже начала посмеиваться над моей истерикой, так что я попытался успокоиться.
– Что ж, ладно, – сказал я, взяв себя в руки. – Может, тебя это обрадует, но я в жизни не видел, чтобы кто-то им настолько нравился. Может, все дело в том, что ты оказалась единственным не-родственником, готовым их выслушивать.
Ева вздохнула:
– А ты сам не стал бы таким же неприятным, если бы тебя никто никогда не слушал? – спросила она, явно переоценивая количество тех, кто был готов меня слушать, и недооценивая мою неприятность.
Когда я сказал Сидни, что я в Лос-Анджелесе, он стал настаивать на том, чтобы я работал над моим пока еще не существовавшим хоррором с режиссером лично, пока была такая возможность[66]. Я даже начал побаиваться, что в случае отказа меня просто-напросто уволят.
Ева в мое положение не вошла.
– Ты серьезно собираешься оставить меня одну со своей мамой?
– Я буду уезжать всего на полдня, – ответил я. – Ключи от машины оставляю тебе, вдруг захочешь куда-нибудь съездить, пока меня не будет. Вернусь к обеду.
Вернувшись, я застал Еву в еще более расстроенных чувствах, чем утром.
– Ты рассказал своей маме о том, что я раскритиковала лампочки! – воскликнула она. – Вот зачем ты это сделал, а?
– Ну, я подумал, что мысль-то хорошая. Себе не присваивал, честно, – ответил я.
– Ужас! Я пыталась сказать ей, что я этого всего не говорила, но она мне не поверила!
– Никогда не пытайся лгать моей маме, – посоветовал я.
Я в жизни не видел Еву столь разгневанной.
– Пока тебя не было, она часами со мной разговаривала и пыталась вытащить по магазинам, она вообще не понимает, что ее иногда становится слишком много! Да что там – я ей говорю «нет», а она не понимает даже этого!
Очевидно, под «говорю „нет“» Ева подразумевала череду неуловимых намеков, которые никто из нас не способен был воспринимать.
– А ты не пробовала просто прямым текстом сказать ей, что хочешь заняться чем-то другим? – поинтересовался я.
– Конечно нет! Я же не могу просто так взять и сказать такое! – воскликнула Ева. – Я ведь хочу ей понравиться!
– В нашей семье устанавливать четкие личные границы абсолютно нормально, – сказал я. – Она не обидится, поверь. А пускай даже и обиделась бы – всяко не страшно.