– Есть ли у тебя какие-нибудь сексуальные фантазии, и если да, то какие?
Палатка снова взорвалась криками, причем на сей раз особенно истово.
– Да что с тобой не так-то?! – выкрикнула одна из подружек девушки. – Извращенец!
– Спроси о чем-нибудь другом! – сказала другая подружка.
– Ладно, – горько согласился я. – А как прикажете мне понимать, какие вопросы можно задавать, а какие – нет?
– А самому не ясно? – ответила она. – Ты же не потребуешь ни от кого в качестве действия пырнуть себя ножом в глаз, так ведь?
– Ага, то есть в нашем обществе сексуальность табуирована настолько, что рассказ о своих сексуальных фантазиях вы приравниваете к высаживанию себе глаза?!
В палатке повисла мертвая тишина.
– Что ж у вас за фантазии-то такие? О чем-то прямо очень мерзком и аморальном или как?
Попререкавшись еще пару минут, я все же сдал назад:
– Ладно, ладно, все, уговорили – больше никаких вопросов о сексе. Давай так: назови три своих самых мощных комплекса.
Этот вопрос собравшихся тоже не устроил.
– Ты ужасный! – крикнул кто-то.
– Нет у меня никаких комплексов! – рявкнула девушка, которой был адресован вопрос.
Я рассмеялся:
– Да ладно тебе. У всех они есть! Ты серьезно хочешь, чтобы все поверили, будто у тебя нет вообще никаких комплексов?
– Выпендрежник! – крикнул кто-то из собравшихся.
– Задолбал со своими вопросами, – добавил кто-то.
С одной стороны, меня это все порядком забавляло, но с другой мне расхотелось играть дальше, поэтому я встал и собрался на выход. Пришлось перелезать через товарищей, так что шуму получилось много, и мне вслед понеслись обвинения в том, что я-де отношусь к игре слишком серьезно и что по-детски сбегаю. Добравшись наконец до входа в палатку и расстегнув его, я добил игроков последним козырем:
– Вам, ребят, впору бы переименовать игру в «сокрытие своих чувств или действие».
Поехав следующим летом в семейный лагерь, я стал свидетелем «работы» Аманды. Я с ней до этого лишь раз пересекся лично в очереди на обед, но уже знал, насколько она раздражала всех обитателей лагеря своими истериками на «замерах температуры» по поводу каких-то пустяков, на которые никто кроме нее просто не обращал внимания. Если уж она не способна была держать себя в руках в лагере, страшно было даже представить, как она вела себя в обычной жизни.
Вызвавшись на «работу», она проковыляла к ковру так, словно на ней была не одежда, а тяжелый ржавый доспех. Встав перед доской, она напряженно оглядела собравшихся.
– Мне страшно, – сказала она. Сидевшие в креслах обитатели лагеря потупили взгляды, чтобы избежать зрительного контакта.