– Что происходит сейчас у тебя внутри? – осведомился Макс.
Аманда едва способна была говорить.
– Я заглянула в его глаза и подумала: «Я его хочу! Хочу себе! Что мне мешает? Я знаю себе цену. Я этого заслуживаю!»
– Ты этого заслуживаешь! Ты знаешь себе цену! – подхватила Дон из-за ее спины.
– Да! – продолжила Аманда. – Заслуживаю! Я это знаю.
– Ты заслуживаешь такого мужчину, – тянула Дон. Собравшиеся потихоньку начали скандировать то же самое.
В переднем ряду я заметил рисовавшую Аманду маму. Она вообще часто зарисовывала сеансы. В тот раз она рисовала карикатуру: размахивающая руками Аманда кричала:
– Я знаю себе цену!
Все вокруг нараспев хором утверждали, что Аманда заслуживает любви, а Дон в какой-то момент даже стала импровизировать:
– Ты прекрасна такой, какая ты есть! Ты сильная! Ты права!
У Аманды подкосились ноги и Дон подхватила ее, поддерживая теперь не только эмоционально, но и физически.
– Так, давайте позовем еще кого-нибудь для поддержки, – сказал Макс. Несколько человек поднялись из кресел, чтобы помочь Аманде встать.
– Я хочу быть любимой! Хочу быть любимой! – взвыла та. Ее рев эхом отражался в лесу. – Мне так одино-о-о-о-о-око!
Еще некоторое время побившись в коконе из рук, образованном вокруг нее остальными, Аманда все же поутихла, сумела встать на ноги и вновь обратила внимание на игравшего роль ее идеального мужчины меня. Макс сказал ей, что она могла задавать мне абсолютно любые вопросы.
За последние полчаса она явно немного выдохлась.
– Как думаешь, сможет ли по-настоящему подходящий мне человек понять мой внутренний мир? – как-то даже робко спросила она меня.
Я хотел сказать ей, что ее внутренний мир не особо располагает к ней окружающих, что у меня ровно такая же ситуация и что нам таким стоит учиться быть счастливыми в одиночестве. Подбирая правильные слова, я заодно подумал о том, что надо бы сказать, что «подходящий человек» и «внутренний мир» – вещи достаточно расплывчатые и плохо поддающиеся определению. Однако лишь за мгновение до того, как открыть рот, я вспомнил о том, что играю роль на чьем-то сеансе и что от меня требуется, по сути, лишь убедительно произнести нужные слова. Как меня ни воротило от мысли о необходимости говорить нечто, что не являлось правдой, делать было нечего – все же я сам дал согласие на свое участие в сеансе. Внезапно меня начало мутить, и я даже подумал о том, не получится ли отмазаться от этой роли, сблевав у всех на виду. Не припомню, чтобы на моей памяти кого-то рвало посреди сеанса. Брови Аманды задергались – она явно заметила мое замешательство. Я не лгал еще со времен утаивания истины о Санте от товарищей по детскому саду. Медленно и через силу я стал выдавливать из себя вторую ложь за всю свою жизнь: