— Господи… — Только и смог выдавить Дюмель в бессильном отчаянии, когда ему открылось чудовищное, поражающее своей нечеловеческой жестокостью зрелище.
По синагоге стремительно распространялся огонь. Над ней чадило. Из оконных рам, на месте лопнувших от жара стекол и витражей показывались языки пламени, вырывался темный дым. Вокруг храма ходили четыре фашиста и поливали синагогу горящей смесью из ранцевого огнемета. Но еще более невыносимым было не увиденное: внутри синагоги были заперты люди — евреи. Их сжигали заживо. Они кричали и бились в запертые снаружи двери. Их крик был не похож ни на человеческий, ни на звериный.
Из окон окружавших синагогу домов доносились плач и стоны парижан. В них стреляли или угрожали применением оружия патрульные: они гоготали, свистели, улюлюкали, запевали в насмешку еврейские песни. Сами же немецкие солдаты и офицеры, присутствующие на этой чудовищной казни, наоборот, вели себя молча и хладнокровно жестоко: когда кому-то из евреев-мужчин, запертых в огненной ловушке синагоги — боже, сколько их там может быть? среди них есть женщины, дети, старики? — удалось выскочить через окно и, охваченным пламенем, кататься по тротуару, сбивая с себя огонь, к нему подбежал фашист и расстрелял из своего оружия, затем оттащил, мертвого, за ноги к кузову автомобиля и оставил его там лежать у колес.
У евреев просто нет выхода. Нет шансов.
Как так случилось, что люди пали до такого… Когда человек стреляет в человека лишь только потому, что тот принадлежит другой нации, другой вере…
Констан застонал, опираясь обеими ладонями об угол здания рядом с собой, не в силах стоять на ногах. Он переводил полный ужаса взгляд с тел у грузовика на горящий храм иудеев, откуда не стихая неслись крики и мольбы.
На ватных, не своих, ногах Дюмель отделился от стены и, шатаясь, дрожа от страха, медленно направился в сторону синагоги. Он не сводил с нее взор. В глазах стояли слезы, плясало пламя. В ушах раздавались людские крики: сжигаемых, горожан, патрульных.
Кто-то с силой ткнул его в спину чем-то тупым. Констан упал вперед, инстинктивно выставив руки, и обернулся. Над ним хохотал один из патрульных.
— Что, преподобный, хочешь с ними? — Издевательски произнес мужчина, сверху глядя на Дюмеля, и кивнул головой в сторону синагоги. — Хочешь умереть за Бога? А ты сам то — не еврей переодетый, часом?
Он вновь заржал. Констан быстро встал и побежал в сторону автомобиля, чтобы взглянуть на убитых. Сбивший его с ног патрульный крикнул ему и кинулся вслед. На его голос обернулись солдаты и офицеры, но не придали важного значения одному безоружному священнику: лишь скользнули по Дюмелю безынтересным взглядом, оставляя его патрульному, и вновь развернулись к огненной синагоге.