— Где она? — слабым голосом спросил воевода.
— Оранка? В чулане сидит. — удивился вопросу Межата, смачивая губы раненого влажной тряпицей.
— Значит привиделось. — грустно улыбнулся уголками губ Олег. — Жаль.
Жрец молча смотрел на него, пытаясь сообразить о ком он говорит. Вдруг лицо воеводы посерело.
— Как Вадар? — спросил он, страшась ответа.
— Не здесь и не там. — мрачно покачал головой Межата. — Скорее всего, он там, откуда ты только что вернулся.
— Сколько прошло времени?
— Да уж солнце второй раз взошло, как вас… как вы тут лежите.
— Арану не трогать. — прошептал устало воевода, прикрывая глаза.
— Ханкас ее сам охраняет, никого к ней не подпускает, хотя желающих хватает. Андрей чуть в драку с ним не полез, еле успокоили. Да Рогвод и сам сказал, что он первым свернет ей шею, если ты свое слово с собой заберешь.
* * *
Девушка сидела на полу, забившись в угол. На низком чурбаке стояла нетронутая еда. Ее уже дважды меняли, но она не желала к ней прикасаться, лишь изредка отпивала пару глотков воды из стоящей около нее кружки. Ей не хотелось жить. Возможно ее и впрямь скормят собакам, но она уже не боялась. Измученная плоть еще продолжала существовать, но сама она уже давно умерла… дважды. Первый раз — когда она узнала о гибели отца и братьев. Пусть она с ними ссорилась, иногда терпела от них обиды и даже унижения, но она любила их. Все свои семнадцать лет она любила их безраздельно, особенно после того, как умерла ее мать… Тогда она поклялась отомстить и умереть, умереть физически. Она не сделала этого в крепости только потому, что боялась навлечь гнев на ее жителей. И вот она дождалась своего часа… И умерла второй раз… Почему и Вадар, и Олег смотрели на нее перед смертью без ненависти, без презрения? Почему они не вцепились ей в горло? Сколько раз перед ней вновь появлялось красивое лицо Вадара, его грустные светло-карие глаза, смотрящие на нее с укором. Она не могла больше выносить этого. А воевода? Этот отважный воин дважды легко разбил превосходящее по численности оранское войско. Последний раз она сама видела со стен крепости, какую ужасную ловушку он устроил ее отцу. И ее не обманывало его дружеское, всепозволяющее отношение с десятниками. Она видела, как все менялось, если в его голосе появлялись металлические нотки. Он умел внушать уважение и страх… Нет, скорее всего это был не страх, а безграничное уважение. Страх он должен вызывать только у врагов, и наверно такой же безграничный. Он тоже посмотрел на нее с укором, как на нашкодившего ребенка. Зачем он оставил ее жить?! «За что?! Ведь он же еще мальчишка!». Она сжала голову руками, чтобы не слышать этого вопроса. Он думал не о себе, а своем умирающем друге, и она уже сама не знала «за что?». «Я не помню, чтобы я сделал это лично». Он не убивал ее отца и братьев. А если бы и убил… Почему ее не убили еще там, в крепости?!!