Наконец погребальные костры были готовы. На два отдельных положили князей, а всех остальных на другие, уложив рядами. Мирояр и Межата стояли у священного огня, готовясь запалить первые факелы. Люди один за другим проходили мимо обмазанных смолою полениц, прощаясь с близкими и друзьями. Олана тихо плакала, уткнувшись в грудь брата и целуя его руки, некогда так надежно защищавшие ее от всех невзгод и нежно гладившие в детстве. Ей не верилось, что этого уже никогда больше не будет, что он не зайдет в ее горницу, не окликнет веселым голосом. Она не сразу услышала жреца, который звал ее, протягивая горящий факел. Увидев огонь, Олана заплакала еще сильней. Мирояр терпеливо ждал, пока она спустится вниз. Наконец княжна взяла себя в руки и, сойдя со ступенек, приняла факел. С трудом глядя через застилавшие глаза слезы, Олана поднесла горящий факел к смоляным бревнам, и огонь с радостью побежал по поленице, поднимаясь все выше и выше. Мирояр обнял девушку за плечи и повел ее подальше от разгорающегося костра. Теперь настала очередь Межаты. Жрец зажег свой факел и протянул его было Потаку, но тот указал на Олега, и Межата отдал факел ему. Под хмурые взгляды Роглада и Севера, Олег подошел к поленице, но прежде чем запалить ее, поднялся наверх. Вытянувшись во весь свой могучий рост, князь спокойно лежал на своем последнем земном ложе. Новый плащ-карзно закрывал его израненное тело, одетое в новую кольчугу. Его щит покоился с боку, прибитый к бревнам, а верный меч лежал на груди. Посмотрев еще раз на Вельтара, Олег поцеловал его меч в знак преданности и тихо спустился вниз, положив горящий факел к подножию костра.
Подождав, пока поленица займется огнем, Олег подошел к другой. Здесь лежали Рогвод, Кожак и другие светлогорские воины. Поднявшись наверх, воевода опустился на колени, склонившись над телом ханкаса. Губы Рогвода застыли в безмятежной улыбке, словно он радовался приходу друга.»… Старость — это для меня. Мне даже думать об этом страшно. Я в какой-нибудь битве рядом со своим мечом лягу, по мне, так это куда привычней». «Как в воду глядел. — подумал с тоской Олег, вспомнив слова ханкаса. — Только почему так рано? Ведь до старости еще жить и жить?». Утерев набежавшую слезу, воевода поцеловал друга в лоб, на прощанье. Склонившись над Кожаком, он также поцеловал его в лоб.
— Простите меня. — тихо произнес Олег, оглядывая лежащих воинов и, понурив голову, спустился вниз, где стояли его верные дружинники. Межата протянул Олегу факел, но тот, немного подумав, передал его стоящему рядом, бледному как полотно, Лияку. Тот благодарно кивнул головой и подошел к поленице.