— Мы больше не сомневаемся в его гнусной измене, и он будет предан княжьему суду.
— Боюсь, князь меня неверно понял. Я хочу видеть Довеня.
— Не стоит так горячиться, дорогой воевода. Довень схвачен и привезен сюда. Ты сможешь его увидеть, но… не сможешь увезти. Я должен привезти его обратно.
— Я не хотел бы создавать тебе неприятности, но… А впрочем, я готов пойти на уступку. Если он ответит честно на все интересующие меня вопросы, он мне не нужен. Нет разницы, где его осудят. Но если он будет лгать и выворачиваться… Я вынужден огорчить тебя, наместник, я заставлю его говорить мне правду!
Встретив хищный прищур воеводы, наместник тяжело вздохнул. Обернувшись, он жестом руки приказал привести Довеня. Через мгновение двое гридней за шиворот приволокли связанного роланского воеводу под несмолкаемые свист и выкрики с обеих сторон. Пленник как загнанный зверь озирался вокруг, все глубже втягивая шею и сжимаясь в комок. Олег с презрением посмотрел на некогда важного роланца.
— У тебя есть выбор. — начал воевода. — Отвечаешь на вопросы, и остаешься здесь, молчишь, и едешь со мной. Что для тебя лучше, я не знаю, но отвечать тебе придется все равно. Итак, — жестко взглянул он на поникшего роланца, — почему ты ушел с поля боя, бросив товарищей и не дождавшись подмоги?
— Хорошо, я все скажу. — обреченно мотнул головой тот. — Мне заплатили.
— Кто, кунавцы?! — изумился Олег.
— Нет, они должны были меня просто пропустить. Им тоже платили. У него везде свои люди, даже среди ларконцев.
— Кто он?!
— Мирад.
— Мирад?!! — проскрежетал зубами воевода. — Но какой ему в этом смысл?
— Не знаю. Он сказал, что я должен уйти до прибытия светлогорского князя, именно для него все это было задумано. Я шлю гонца и ухожу, а кунавцы, и с ними кто-то из ларконцев, должны были разбить его и уничтожить. Еще Мирад сказал мне, что могу не бояться мести Радана, он тоже не доживет до конца сражения. Я… я испугался. Я не знал, что он задумал, а он очень страшный человек, и я не хотел иметь его среди своих врагов.
Роланец тупо смотрел в землю, прекрасно понимая, что он обречен. Даже если его оставят в живых, его жизнь будет хуже смерти.
— Я узнал все, что хотел. — мрачно поднялся с места воевода. — Он мне больше не нужен. Он сам себя убил.
Наместник тоже поднялся и, брезгливо бросив взгляд на Довеня, дал знак увести его. Но тут от пришедших с Олегом роланцев вышел вперед один, с забинтованной головой.
— Ты испугался ведуна? А мой брат нет. Как и те, что не пошли с тобой! Я не верю в княжеский суд, а мой будет скор! — и роланец со всей силы вогнал ему в живот спрятанный в рукаве кинжал, и дернул его вверх, вспарывая тому все внутренности. Захлебнувшийся своей кровью Довень судорожно забился в руках опешивших дружинников. Забрызганный кровью роланец брезгливо вытер кинжал об одежду умирающего и убрал его в ножны. На минуту воцарилась мертвая тишина. Наместник угрюмо посмотрел на лежащее на земле скрюченное тело и покачал головой.