Художественно-графический факультет был отдельно стоящим зданием и никак не соотносился с другими факультетами пединститута. У нас была, как говорится, своя епархия. Рукастые и творчески одаренные студенты худграфа за многие годы его существования превратили обычное бетонное здание в произведение искусства. Внешне скромное, внутри помещение было сплошь украшено барельефами, живописными полотнами, художественной резьбой по дереву и ручной росписью по ткани и керамике. Всяк сюда входящий в первый раз открывал рот от изумления – очевидно, это был другой мир, мир небожителей, тех, кто умеет в руках держать кисть, карандаш, стамеску и вышивальную иглу…
Еще особый колорит худграфу придавал местный пес, обитавший на вахте, звали его Зарбазан. Был он беспородной, коротконогой дворнягой грязно-коричневого цвета. Обладал довольно скандальным характером, и мы частенько слышали в своих аудиториях его возмущенную собачью ругань. При таком явном нарушении порядка и правил эксплуатации учебных заведений Зарбазан почему-то пользовался защитой всего начальства факультета. Декан и остальные серьезные дяди умильно улыбались, когда слышали простонародный лай нашего охранника, и качали головой: «Опять кто-то чужой зашел». Да, Зарбазан знал весь коллектив худграфа, а это 5 курсов, стафф и преподаватели. Около 200 человек. Никогда не вязался к абитуриентам в экзаменационную пору, зато, начиная с 1 сентября, ревностно контролировал каждого входящего. Каким-то образом запоминал новоприбывших первокурсников и не имел к ним в дальнейшим никаких претензий.
Студенты его любили молодой жестокой любовью. И частенько Зарбазан был окрашен в какие-нибудь невообразимые цвета. За 5 лет учебы я периодически наблюдала у него смену имиджа. Он легко к этому относился. Зеленая спина или красные щеки его не пугали. Со временем окрас стирался, и он становился, как и прежде, грязно-коричневым неопрятным псом. А так – иногда ходил, как увлекшийся творчеством художник.
Наш пес не ограничивался контролем над факультетом. В его ареал также входил довольно приличный отрезок нашей улицы – 26-ти Бакинских комиссаров. Он беспрепятственно выходил на улицу и совершал обход территории, конечно, с целью в очередной раз ее пометить. Были случаи, когда мы, студенты, встречали его на улице в километре, а то и больше от худграфа. Мы радостно восклицали, как будто увидели своего давнего знакомого: «Зарбазан, привет!» Он нас узнавал, улыбался молчаливой собачьей улыбкой, махал хвостом и продолжал прерванный путь. А мы еще долго оглядывались – он так деловито куда-то спешил.