Она остановилась, глядя на темный силуэт за светящимися окнами столовой. Энджел стоял у застекленных дверей на террасу, будто ждал возвращения Маргарет. Сколько лет он старается не вспоминать? Двести? Меньше? Почему продолжал, даже зная, что именно делает с людьми?
Девушка свернула к дорожке, что вела к лестнице на террасу. Уже стемнело, и парк сливался с лесом в темное хвойное облако, не освещенное ни единым огоньком. Маргарет, поднявшись по ступенькам, смотрела с террасы в чащу елового бора, пока наставник не положил руку на перила рядом с ней.
– Вы бы предпочли забыть? – спросила девушка. Энджел взглянул на нее. – Не помнить, что вы сделали? Вы ведь можете стереть себе память?
– Да, – помолчав, отозвался он, – но я все равно не стану.
– Почему?
– Лучше я буду всегда знать об этом, чем однажды внезапно вспомню. Или, забыв обо всем, снова повторю.
Маргарет повернулась к нему. Этот вопрос не давал ей покоя.
– Почему? Вы же с первого раза поняли, что натворили! Почему вы продолжали?
Редферн опустил глаза и не ответил. Подождав с минуту, Маргарет взялась за ручку двери в столовую, и тут он сказал:
– Мне было страшно.
– От чего? – изумленно спросила она.
– Я видел ту сторону. Всего несколько минут или даже секунд, но… – Его рука конвульсивно сжалась на перилах. – Но это… это невыносимое… это хуже, чем ад. Я смотрел прямо в глубину раскола, огромной, вращающейся, бесконечной воронки, и там, внутри, на той стороне… – Он прикрыл глаза. – Я не хочу вспоминать.
Маргарет подошла ближе.
– Я не хочу, чтобы вы знали, каково это – смотреть на ту сторону, – сказал Энджел. – Ни один человек не должен такое видеть.
– Но если вы так боитесь, то почему ездили к провалу в Эдмур, да еще и дважды?
Редферн вздохнул:
– А кто же еще, если не я?
Сердце Маргарет кольнуло.
– Вы могли бы попросить дядю. Сказать, что Лонгсдейлу следует туда съездить. Вам бы не пришлось…
– Я не мог тогда о чем-то просить вашего дядю. В конце концов, страх… всего лишь страх. Он не имеет значения.
«О господи!» – ведь он поступал так всегда. Его не останавливали ни боль, ни страх – и потому он не понимал, почему они должны останавливать других.
– И все же та сторона так пугает вас, что вы продолжали превращать людей в консультантов?
– Этот огонь, пожирающий изнутри, – выдавил наставник, с трудом подбирая слова. – Когда я впервые понял… впервые увидел, что получилось, – мне казалось, что он сожжет дотла. Но каждый раз, когда я думал, что надо прекратить, я вспоминал эту воронку и… Он все время жжет меня. Его никогда, никак не погасить. Потому что ничего исправить нельзя.