— Вот бы оказаться на ее месте, — сказал Фидель, — да капитану Токарю горло перегрызть. А что, ей ведь трибунал не страшен…
— Если желаете, я щенков покажу, — сказал Воликов, натягивая брюки.
Мы, нагнувшись, прошли в специальный чулан. Там лежала на боку рыжеватая сука Мамуля. Она встревоженно подняла голову. Рядом, уткнувшись ей в брюхо, копошились щенята.
— Не трогай, — сказал Воликов Фиделю.
Он стал брать щенков и передавать нам. У них были розовые животы. Тонкие лапы дрожали.
Фидель поднес одного из них к лицу. Щенок лизнул его. Фидель засмеялся и покраснел.
Мамуля беспокойно оглядывала нас и пошевеливала хвостом.
Несколько секунд все стояли молча. Затем Фидель воздел руки, как джазовый певец Челентано на обложке грампластинки «Супрафон». Затем он покрыл матом всех семерых щенков. Суку Мамулю. Ротное начальство. Лично капитана Токаря. Местный климат. Инструкцию надзорсостава. И предстоящий традиционный лыжный кросс.
— Надо за бутылкой идти, — сказал Воликов. Как будто увидел где-то соответствующий знак.
— Нельзя, — сказал я, — мне вечером заступать.
— В шестом поганка начинается, слыхал?
— А что конкретно?
— Не знаю. Опер инструктировал.
— Пойди ты к Явшицу, — сказал Фидель, — инфаркт, мол… Кашляю… В желудке рези…
— Я был. Он меня выставил.
— Явшиц совсем одичал, — заметил Воликов, поглаживая Мамулю, — абсолютно… Прихожу как-то раз. Глотать, мол, больно. А он и отвечает: «Вы бы поменьше глотали, ефрейтор!..» Намекает, козел, что я пью. Небось сам дует шнапс в одиночку.
— Не похоже, — сказал я, — дед в исключительной форме. Кирным его не видели.
— Поддает, поддает, — вмешался Фидель, — у докторов навалом спирта. Почему бы и не выпить?..
— Вообще-то, да, — говорю.
— Я слыхал, он Максима Горького загубил, еще когда был врагом народа. А в шестидесятом ему помиловка вышла… Леа… реали… реалибитировали его. А доктор обиделся: «Куда же вы глядели, пока я срок тянул?!.» Так и остался на Севере.
— Их послушать, — рассердился Воликов, — каждый сидит ни за что. А шпионов я вообще не обожаю. И врагов народа тоже.
— Ты их видел? — спрашиваю.
— Тут попался мне один еврей, завбаней. Сидит за развращение малолетних.
— Какой же это враг народа?
— А что, по-твоему, друг?
Воликов ушел помочиться. Через минуту вернулся и говорит:
— Альма совсем одичала, начисто. Лает на меня, как будто я чужой. Я раз не выдержал, подошел и тоже — как залаю. Напугал ее до смерти…
— На ее месте, — сказал Фидель, — я бы всем, и цирикам и зэкам, горло перегрыз…
— Нам-то за что? — поинтересовался Воликов.
— А за все, — ответил Фидель.