— Я хотел тебя пытать и потом казнить, — откровенно признался инквизитор, водя подушечкой большого пальца по ареоле соска, — ты не представляешь… Дани, насколько я тебя ненавижу за то, что ты натворила. Я ненавижу и тебя, и твоего возлюбленного принца. За то, что он натворил когда-то. За то, что ходит и дышит, и ты этому поспособствовала.
Она всхлипнула и попыталась отодвинуться. Все еще не могла увязать воедино, откуда такая ненависть, леденящая кровь в жилах? Что такого натворил Ксеон? И при чем здесь она, никому не нужная девчонка из подворотни?
Каждое прикосновение вызывало рвотный рефлекс, но инквизитор, похоже, наслаждался ее реакцией.
— Да-да, милая, — холодные пальцы скользнули вниз по животу, мягко обрисовали линию бедер, — мне хочется заставить тебя страдать. Но те милые вещи, которые ты здесь видишь, быстро убивают тело и разум, а когда разум умер, страданий уже нет.
Дани изо всех сил дернулась и взвизгнула, когда металл коснулся самого сокровенного.
— Нет… не надо!
— А, вот как… — он склонил голову к плечу, — не нравится, да?
И добавил:
— Я хочу, чтобы тебе было плохо. Все просто.
Задумался. Дани, скрипя зубами от боли в запястьях, кое-как выгнулась, ушла от омерзительных прикосновений.
— И, кажется, я придумал, как с тобой поступить.
Он запустил ей в волосы здоровую руку, сжал, царапая затылок. Приблизил свое лицо к ее.
В ноздри снова ударил запах новой кожи.
И эти глаза… Дани все бы отдала, чтобы никогда не видеть их безумного блеска, но то на поверхности, а в глубине — корчится, содрогается в предсмертной агонии душа инквизитора.
— Ты вернешь мне все то, чего лишил меня принц Ксеон, — прошипел Аламар, — почему бы и нет, в конце концов?
* * *
Когда он вышел, Дани уже колотил озноб, да так, что зубы клацали. Она так и не поняла, что он там задумал, этот зверь с больными глазами, но не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять: дальше ее не ждет ровным счетом ничего хорошего.
Она облизнула потрескавшиеся губы. На языке стало солоно от слез.
«Я ведь Ксеона больше никогда не увижу, — внезапно подумалось Дани, — Аламар заберет меня… и, наверное, жить я больше не буду. Ну и пусть. Главное, что Ксеон на свободе».
Она невольно уцепилась за эту ниточку, последнюю, что сшила ее душу со всем чистым и светлым, и на удивление, боль начала отпускать. Дани представила себе, как умрет, и будет мирно лежать где-нибудь под холмиком на краю кладбища, а Ксеон в это время будет… где-нибудь там, далеко, в чудесной и справедливой стране, где его никто и никогда не будет запирать подальше от чужих глаз, и где его не достанет страшный человек в черном. От этих мыслей действительно стало легче. Дани приободрилась, озноб ушел. Она все еще болталась в дюйме над полом, но рук уже не чувствовала. Так действительно было легче.