Внимание, внимание,
говорит Германия.
Сегодня ночью под мостом
поймали Гитлера с хвостом.
Так и жили, переругиваясь и пересмеиваясь, правда, никогда не доводя ситуацию до настоящего большого скандала. Здесь вместе пили и вместе били, вместе пели и вместе поминали. Двор жил своей насыщенной жизнью, наполненной драмами и трагедиями, анекдотами и чрезвычайными событиями.
* * *
Выделенную комнату поделили надвое, поставив широкую ширму: в одной части обитали дамы, в другой, совершенно автономно и независимо, юный Ленечка. Нехитрые Мусечкины пожитки умещались в сундук, который по ночам служил спальным местом. Специально для удобства подставляли табуретку – чтобы ноги не свисали во время сна. Леночка ютилась на раскладушке, которую каждое утро собирала и прятала за штору. Таким образом получалось, что у нее было личное пространство, вмещавшее в себя стул и журнальный столик с настольной лампой, который, правда, приходилось выносить каждый вечер в коридор, потому что стол с раскладушкой вместе не помещались никак.
У Ленечки же было столько места, что, будь у него велосипед, он бы непременно на нем рассекал по своей личной комнате. Но велосипеда не было, поэтому приходилось ходить пешком. Пока Ленечка был маленький, его комнату использовали в качестве семейного общественного пространства, и именовалась она залой. В зале стоял единственный в доме шкаф, комод на резных ножках, на нем – фотографии. Тут же помещался небольшой диван, на котором Ленечка спал, а потом, много позже, когда появился телевизор, этот же диван использовался для вечерних просмотров программы «Время».
А вообще же все трое были счастливы. Мусечка – оттого что у нее появился прекрасный обзор на двор из окна кухни, где она проводила долгие часы, созерцая реальность и слушая радиоприемник. Теперь ее утро начиналось с бодрого:
– Приготовьтесь к выполнению гимнастических упражнений!
Она кромсала салаты, перемалывала фарш и лепила пироги под захватывающие радиоспектакли и утирала слезы, в очередной раз прослушивая песню про город у Черного моря. Леночка – потому, что впервые в ее жизни наконец были теплый сортир, в котором не воняло, собственный закуток и какая-никакая, но упорядоченная жизнь. А Ленечка – потому, что был юн и обожаем.
Он быстро разобрался в полной бестолковости мамы и бабушки. Как воспитательницы они были абсолютно профнепригодными. Пороть не умели, лупить тоже, даже в угол и то поставили лишь один раз в жизни, когда Ленечка злобно пнул бабушку ногой за какую-то мелкую ее провинность, а затем еще громко крикнул: