Две женщины, Леночка и Наталья, смотрели друг другу в глаза с ненавистью. Ни одна из них не готова была отступать, и тогда взгляды непримиримых соперниц устремились на Леонида.
– А, делайте что хотите, – сказал он, махнув рукой, и тотчас же ушел. У него было много дел и не было ни малейшего желания участвовать в бабских разборках.
Наталья торжествующе улыбнулась, и в тот же день новорожденную назвали изысканным именем Лилия.
Обескураженная Леночка была вынуждена признать свое поражение. Более того, новая правда жизни предстала перед ней во всей суровости. Она вдруг осознала, что больше не является главной женщиной в жизни сына. То есть если до этого момента она готова была делить статус «главной» с Мусечкой, то теперь стало очевидно, что она перешла в разряд «одной из». Одной из многочисленных женщин в его жизни. А почетное первое место отныне будет разделено между курносой Натальей и ее не менее курносой Лилечкой.
Несчастная Леночка горько плакала в своей комнате, уткнувшись носом в подушку.
– Предатель! – в сердцах повторяла она раз за разом страшные слова. И не было теперь с ней рядом верной Мусечки, которая обязательно нашла бы правильные слова. – Подонок! Кровопийца! Несчастный ублюдок!
За ширмой, там, где раньше кряхтела Мусечка, теперь сопела Лилечка. Эта долгожданная, выстраданная девочка теперь ознаменовала ее, Леночкину, капитуляцию.
* * *
Мусечка умерла очень вовремя, потому что впятером с грудным ребенком в однокомнатной квартире, поделенной перегородкой, пришлось бы невыносимо трудно. А так было просто трудно.
Теперь их жизнь была наполнена бессонными ночами, детским плачем, грязными пеленками, очередями на молочной кухне, коликами и режущимися зубами, изучением младенческого кала и подробным его анализом. От этой бытовухи Леонид приходил в бешенство. Его раздражала суета вокруг Лилечки, он мучился от недосыпа и несварения желудка, его обижало, что его место главного человека в семье заняло это крошечное визгливое существо. Он чувствовал себя нервным, уставшим, обессилевшим и несчастным. Нередко коллеги обнаруживали его спящим в театральной подсобке, а то и вовсе в гримерной. Это злило его еще больше.
Однажды, вернувшись домой, он вошел в маленький коридор, откуда открывался вид в крохотную ванную. Было душно, потно, жарко… Большая грузная Наталья (она серьезно набрала в весе во время беременности и все еще не вернулась к прежнему состоянию) стояла нагнувшись над корытом. В нем благоухали замоченные свежие Лилечкины пеленки. Наталья терла их хозяйственным мылом с остервенением, до скрипа. Тугой ее зад был обтянут хлопчатобумажным халатиком, несколько коротковатым для ее роста. Видно было, как ходят ее ягодицы, как напрягаются могучие, крепкие ноги… Еще секунда, и тонкая ткань порвется под напором этой женской силы.