— Мефодий Всеславович, выходите. Будем чай пить.
Домовой словно проявился из воздуха и сразу забурчал:
— Елизавета Дмитриевна, вещи, что в чемоданах, брать вообще нельзя. От них смердит злом. Их бы сжечь, да не просто так, а по правилам, иначе несчастье притянут.
Я налила чай в чашку и придвинула к домовому, который уже устроился за столом и нетерпеливо поблескивал глазами. Вид у него уже был не такой затравленный, как тогда, когда я его увидела впервые, но общая потрёпанность облика никуда не делась. Вот выберемся отсюда, и нужно будет что-то с этим решать. Раз уж у меня есть свой домовой, негоже ему в соболевских обносках ходить.
— Мы чемоданы здесь оставляем, Мефодий Всеславович, а потом решим, что делать. Может, мы с ними больше не пересечёмся вовсе. Получается, такие, как вы, чувствуют крэгов?
— Только если с вещью соприкоснёмся, — важно ответил домовой. — Или если они свою суть выпустят.
Чашка для него была огромной и всё же он каким-то непостижимым образом её удерживал, а уровень чая там стремительно уменьшался. Пирогом он тоже не побрезговал.
— Суть выпустят? Это как?
— Как частичный оборот для вас, оборотней, — пояснил домовой. — Так и крэги могут часть своей сути освобождать, не теряя облик. Подслушать там, или унюхать. Вот тогда мы их чуем. Но они осторожничают, в городах редко позволяют себе лишку.
Он подтянулся за следующим пирогом, рукав этого не выдержал и украсился ещё одной прорехой. Домовой смущённо крякнул, замерев на месте. Я подвинула блюдо с облюбованными им пирогами к нему под руку и спросила:
— Мефодий Всеславович, одежду для вас где покупают?
— Скажете тоже, покупают. Сами шьём.
— То есть вам ткань нужна и кожа?
— А то ж. Иголка, нитки, дратва, шило — и я не только себе, но и вам сошью всё, что угодно.
Проговорили мы до начала второго отделения, когда ко мне в гримёрку встревоженно застучала Канарейкина. Песцов так и не появился, но я почему-то за него не переживала. Как я успела заметить, основные проблемы возникали у того, к кому он приходил, а отнюдь не у самого Песцова.
Пожалуй, это был самый неказистый транспорт из всех, на которых мне приходилось ездить. Песцов не придумал ничего лучше, как нанять розвальни самого непрезентабельного вида, на которых мы и поместились-то с трудом, а уж двигались они со скоростью, более подходящей пешему путешественнику, страдающего серьёзными недугами суставов. Очень серьёзными, практически парализующими. Или мне так казалось, на фоне общей нервозности.
— Дмитрий Валерьевич, мы из города вообще выедем? — не удержалась я.