Любой военный прекрасно понимает, что для столь резкого смещения и перевода на нижестоящую должность члена Военного Совета армии нужны веские основания. Видимо, характер сыграл свою роль. Дедаев был знаком с давней аттестацией своего друга, тогда еще старшего лейтенанта: «Обладает твердой силой воли, с большой разумной инициативой. Дисциплинирован, вежлив и аккуратен. Среди товарищей пользуется должным авторитетом, любит свое дело. К порученной работе относится добросовестно. Много работает над собою по повышению своих военных и политических знаний. Общителен, честен, прямой в своих суждениях».
Именно последнее качество, вероятно, и сыграло свою роль в случившемся. Серафим Петрович сильно переживал, вот и апоплексический удар с ним случился — подобных случаев Дедаев за последние пять лет службы видел множество, время на дворе такое.
— Комиссар Николаев пришел в сознание в приемном покое и потребовал, причем в самой категорической форме, дать ему бумагу и карандаш. Несколько минут писал, пока из носа не потекла кровь, приказал отдать письмо вам лично в руки, и потерял сознание.
— Где письмо?
— Оно лежит на столе — к нему никто не прикасался и не читал, как и было приказано дивизионным комиссаром. Дожидались вашего прибытия, товарищ генерал.
— Хорошо, — только и произнес генерал, подошел к столу, что находился рядом с дежурным по госпиталю — свернутый надвое листок был заляпан красными пятнами. Прикоснувшись пальцем, Николай Алексеевич мысленно отметил, что все произошло совсем недавно — кровь еще толком не свернулась. Свернул листок и засунул в правый нагрудный карман кителя, а затем вопросительно посмотрел на военврача.
— Как он сейчас?!
— Без сознания, находится в отдельной палате. Бредит постоянно.
— Что говорит хоть?
— Только поминает «десять дней» В штаб укрепрайона мы позвонили, нужно сообщить жене о случившемся.
— Супруга в Вильнюсе, должна скоро приехать — я знаком с их семьей. Позвоню сам, как только вернусь в штаб.
— Важно, чтобы близкий человек находился сейчас рядом с больным — возможно, это послужит первым шагом к выздоровлению. Мы пока ничего больше сделать не сможем. Однако, есть надежда — если в ближайшие дни состояние не ухудшится…
Врач не договорил, но все и так было понятно — как говорили лекари при царском режиме, когда он служил унтер-офицером в запасном полку, «остается уповать токмо на милость всевышнего».
— Спасибо вам. Если комиссар придет в сознание, пусть немедленно позвонят в штаб!
Генерал пожал руку начальнику госпиталя, повернулся и вышел на улицу. Солнце припекало — а потому Николай Алексеевич направился к лавочке, над которой склонила свои зеленые ветви старая липа. Присел на скамейку, достал из кармана белый листок бумаги, покрытый красными пятнами, вчитался в строчки, что вначале шли убористо и ровно, затем прерывисто, а в конце послания уже «запрыгали».