Ирма только об этом и думала с момента, как её забрали во дворец. На людях всегда держалась кротко, но теперь женщину уже ничто не смущало. Сию же секунду Ирма обхватила ладонями лицо капитана и прильнула к его губам.
Совершенно не важно, что сегодня случилось и что будет дальше. Сейчас было хорошо — именно в том, о чём Ирма простодушно молилась перед рассветом. Она забралась к Шеймусу на колени. Целовались долго.
— Ну всё, всё…
Шеймус погладил её по щеке. Ирма довольно мурлыкнула — нежности от него нечасто можно было дождаться. Обыкновенно всё происходило… по-другому.
— Воняю я хуже верблюда. У них тут есть ванна?
— Конечно. Вон там, комната справа. Я всё приготовила. Помочь?
Ирма взялась пальцами за застёжку дублета.
— Ну-ну, я не настолько немощный.
Вопреки этим словам, от одежды Шеймус избавлялся с трудом — но лимландка не решилась настаивать. Она опустилась на пол, к брошенному капитаном плащу. Да уж… слишком много крови и пыли даже для «ржавых» цветов.
— Совсем испорчен, да?
— Сошью тебе новый, ещё лучше. Завтра же начну. Этот всё равно уже старый…
Ирма вдруг так увлеклась мыслями о предстоящей работе, что вытащила кинжальчик и начала аккуратно отпарывать тигриный мех. Тот, к счастью, особо не пострадал. Но скоро обозная жена спохватилась и решила оставить это занятие до завтра: только подняла плащ с пола, переложив в кресло.
Было дело гораздо важнее. Капитан кое-как разместился в позолоченной ванне, рассчитанной скорее на Исхилу-Камаль: теперь Ирма наконец увидела рану. Ничего в ней хорошего, а главное…
— Ну что это за повязка! Кто её вообще сделал?
— Да я не помню. Кто-то. Всё равно заживёт как на собаке. Куда оно денется…
Ирма недовольно цокнула язычком.
— Я сейчас переделаю.
В вопросе ухода за ранами Ирма проявляла твёрдость — поскольку сам капитан к ним относился пренебрежительно и Кресса частенько не слушал. Некому тут больше настоять! Неудивительно, впрочем: шрамов на теле Шеймуса скопилось преизрядно.
По ним Ирма легко могла освежать воспоминания. Да, она помнила каждый шрам, что появился за десять лет — и знала историю некоторых более старых. Вот дыра от рыцарского копья, пробившего доспех, но застрявшего в рёбрах. Вот две отметины от муангских стрел — они оказались чем-то смазаны, и капитан три недели мучился лихорадкой. Старые ожоги от кипящего масла, уже больше заметные наощупь, чем глазами. Длинный рубец поперёк живота — на память о Тагенштайне, знаменитом сражении Великой войны. В тот год Ирма ещё была ребёнком.
И много, много других. Двадцать шесть лет на войне никого не пощадят — особенно если начать с низов и нескоро справить себе хорошую броню.