, считающийся прародителем всех жезлов – символов власти в Умуаро, а в левой руке сжимал длинный железный жезл, который дрожал и гремел, когда он вонзал его острием в землю. Эзеулу сделал несколько больших шагов, замирая на миг после каждого шага. Затем вновь ринулся вперед, как будто навстречу другу, которого увидел в пустом пространстве перед собой; вытянув руку, он махнул жезлом влево и вправо. И зрители, стоявшие достаточно близко, услышали, как жезл Эзеулу ударяется о другой, невидимый. Это заставило многих в ужасе отпрянуть перед жрецом и незримыми существами вокруг него.
Приближаясь к центру базарной площади, Эзеулу изображал, как впервые явился Улу и как каждый из четырех дней недели ставил препятствия на пути у его жреца.
– В незапамятные времена, – рассказывал он, – когда ящерицы еще не расплодились по всей земле, весь народ собрался вместе и выбрал меня жрецом его нового божества. И я сказал людям:
– Кто я такой, чтобы носить это жаркое пламя на своей непокрытой голове? Если человек знает, что у него узок задний проход, он не станет глотать семя удалы.
– Не бойся. Тот, кто посылает ребенка поймать землеройку, даст ему и воды, чтобы омыть руку.
Тогда я сказал:
– Пусть будет так.
И вот мы принялись за работу. Был день эке; мы трудились день и ночь, настал ойе, а за ним афо. На рассвете дня нкво, когда солнце принесло утренние жертвоприношения, я взял своего алуси и пустился в путь, и весь народ двинулся за мной. Шедший справа от меня играл на флейте, слева вторил ему другой флейтист. Громкий топот народа позади меня придавал мне сил. Вдруг что-то простерлось прямо передо мной. По одну его сторону лил дождь, по другую было сухо. Я пригляделся и увидел Эке.
– Это ты, Эке? – спросил я.
– Это я, Эке, заставляющий силача есть землю, – отвечал он.
Я взял куриное яйцо и отдал ему. Он принял его, съел и уступил дорогу. И пошли мы дальше, через леса и реки. И вот нам преградила путь дымящаяся чаща, где боролись два человека, стоявшие на головах. При виде этого все, кто сопровождал меня, пустились наутек. Я опять вгляделся и увидел Ойе.
– Это ты, Ойе, загородил мне дорогу? – спросил я.
– Это я, Ойе, начавший стряпать раньше другого и потому разбивший больше горшков, – отвечал он.
Я взял белого петуха и отдал ему. Он принял его и пропустил меня. Тогда я пошел дальше, через поля и дебри, но вдруг почувствовал, что на голову мне давит непомерная тяжесть. Я вгляделся и увидел Афо.
– Это ты, Афо? – спросил я.
– Это я, Афо, большая река, которую нельзя посолить, – отвечал он.
– А я – Эзеулу, горбун, который страшнее прокаженного.