– Огбуэфи Нвака, я приветствую тебя.
Нвака откашлялся и перестал беседовать с окружающими. Эзеулу продолжал свою речь:
– Я благодарил вас за то, что вы уже сделали. У нас говорят: поблагодари человека за то, что он сделал, и это придаст ему силы сделать больше. Но есть тут огромное упущение, за которое я прошу простить меня. Негоже, созывая умуарцев, не выставить перед ними даже кувшина пальмового вина. Но я был застигнут врасплох, а перед неожиданностью, как вы знаете, бессилен даже храбрец… – Вслед за этим он поведал им о визите судебного посыльного. – Соплеменники мои, – сказал он в заключение, – вот что постигло меня утром после пробуждения. Огбуэфи Акуэбуе был при этом и видел всё собственными глазами. Я долго размышлял о случившемся и решил поделиться тем, что я увидел и услышал, со всеми умуарцами, ибо человек, увидевший змею, когда он один, может засомневаться, обычная это змея или неприкосновенный питон. Поэтому я сказал себе: «Завтра я созову умуарцев и расскажу им». Затем какой-то голос внутри меня спросил: «Разве дано тебе знать, что может случиться ночью или на рассвете?» Вот почему я счел своим долгом созвать вас сегодня, хотя у меня и нет пальмового вина, которое я должен был бы поставить перед вами. Если мы будем живы, у нас достанет времени для пальмового вина. Когда наступит пора охоты, мы поохотимся и на заднем дворе усадьбы. Я приветствую вас всех.
Долгое время никто не вставал, чтобы держать ответную речь. Собравшиеся правители Умуаро вполголоса переговаривались друг с другом, и звуки голосов сливались в общий гул, напоминающий подчас журчание. Эзеулу сел на свою скамеечку и устремил неподвижный взгляд в землю. Он даже ничего не ответил Акуэбуе, шепнувшему ему, что он сказал все слова, какие нужно было сказать. Наконец поднялся Нвака из Умуннеоры:
– Умуаро квену!
– Хем!
– Умуаро квену!
– Хем!
– Квеквану озо!
– Хем!
Он поправил на себе тогу, которая чуть не сползла с его левого плеча, после того как он троекратно выбрасывал вперед и вверх руку, приветствуя собрание.
– Все мы слышали Эзеулу. Он сказал нам добрые слова, и я хочу поблагодарить его за то, что он созвал нас всех вместе и обратился к нам с этими словами. Верно ли я говорю, мужчины Умуаро?
– Говори дальше, – ответили умуарцы.
– Когда отец созывает своих детей, он не должен заботиться о том, чтобы поставить перед ними пальмовое вино. Скорее уж это они должны принести ему пальмового вина. И еще раз я говорю спасибо жрецу Улу. То, что он счел своим долгом позвать нас и поведать нам о том, о чем он нам поведал, показывает, какого он о нас высокого мнения, и за это ему – наше спасибо. Но есть тут одна вещь, которая мне непонятна. Быть может, она понятна другим; если так, то пусть кто-нибудь объяснит мне ее. Эзеулу сказал нам, что белый правитель просит его прийти в Окпери. Так вот, мне непонятно: разве есть что-нибудь плохое в том, что человек приглашает своего друга прийти к нему? Когда мы устраиваем пир, разве не посылаем мы за нашими друзьями-иноплеменниками, разве не приглашаем мы их прийти и праздновать с нами? И разве не зовут они также и нас на свои празднества? Белый человек – друг Эзеулу, вот он и послал за ним. Что тут такого необычайного? Он не послал за мной. Он не послал за Удеозо; он не послал за жрецом Идемили; он не послал за жрецом Эру; он не послал за жрецом Удо и не просил жреца Огвугву прийти навестить его. Он просил прийти Эзеулу. Почему? Потому что они друзья. Или Эзеулу считает, что их дружба кончается перед порогом дома каждого из них? Может быть, он хочет, чтобы белый человек был ему другом только на словах? Не говорили ли нам наши отцы, что стоит поздороваться с прокаженным за руку, как он захочет обняться? Мне кажется, Эзеулу обменялся рукопожатием с белотелым человеком.