Поблагодарив умуарцев, он заговорил чуть ли не с весельем в голосе:
– Когда я решил созвать вас, я сделал это не потому, что растерялся или увидел со страху собственные уши. Единственное, чего я хотел, это посмотреть, как отнесетесь вы к моему рассказу. Теперь я вижу ваше отношение, и я удовлетворен. Иногда мы даем ребенку кусок ямса, а потом просим его отдать маленький кусочек нам – не потому, что мы взаправду хотим его съесть, а потому, что решили испытать своего ребенка. Мы стремимся узнать, каким человеком он станет, когда вырастет: будет ли он делиться и раздавать или жадно прижимать всё к своей груди. Вы сами знаете, что Эзеулу не таков, чтобы броситься бежать из-за того, что белый прислал за ним своего посланца. Если бы я украл у него козу, или убил его брата, или изнасиловал его жену, то тогда бы я еще мог спрятаться в кусты, заслышав его голос. Но я не нанес ему никакой обиды. Что же до того, как я поступлю, то решение свое я принял еще прежде, чем попросил иколо созвать вас. Однако если бы я начал действовать, не поговорив сначала с вами, вы могли бы потом спросить: «Почему он не сказал нам?» Вот теперь я сказал вам, и на сердце у меня легко. Сейчас не время для длинных речей. Когда придет время речей, все мы будем говорить, пока не устанем, и тогда, быть может, обнаружится, что в Умуаро есть ораторы и помимо Нваки. А пока что я благодарю вас за то, что вы откликнулись на мой зов. Умуаро квену!
– Хем!
Среди тех, кто провожал той ночью Эзеулу домой и вызвался пойти наутро вместе с ним в Окпери, был и его младший единокровный брат Океке Оненьи, знаменитый знахарь. Но Эзеулу отклонил его предложение; отказал он и всем другим, в том числе своему другу Акуэбуе. Он уже принял решение идти один и не собирался менять его.
Сразу после того как Океке Оненьи предложил Эзеулу себя в спутники и услышал отказ, он собрался уходить, хотя по крыше зашлепали первые, пока еще редкие капли начинающегося ливня.
– Может быть, переждешь немного и понаблюдаешь лик небес? – спросил Эдого.
– Нет, мой сын, – ответил Океке Оненьи и с напускной беззаботностью добавил: – Только те, кто носит на теле дурные колдовские снадобья, должны бояться дождя.
Он вышел навстречу надвигающейся грозе. То и дело ночную тьму рассеивали вспышки молний; иной раз они освещали всё вокруг ярким, немерцающим светом, иной же раз трепетали, перед тем как погаснуть, словно их пламя задувал порывистый ветер.
Океке Оненьи запел и засвистал, чтобы песня составила ему компанию в темноте, и его голос мощно звучал, споря с ревом ветра и раскатами грома.