Габор отбросил осколок и поднялся на ноги. Он слышал, как шумит кровь в ушах, как часто бьется собственное сердце, и как тяжело дышит Олеся.
Он обернулся. Она смотрела на изувеченного демона с выражением ужаса и отвращения на лице. А потом перевела взгляд на него. Габор не хотел видеть ее глаза. Он вообще не хотел ее сейчас видеть. Не тогда, когда она узнала…
Он хрипло, едва разборчиво приказал:
– Отвернись.
Но она, как всегда, не послушалась. Продолжала мучить его своим взглядом. Он сам отвернулся. Нашел оброненную в кровавый снег саблю и поднял ее. Одним быстрым движением вспорол грудь демона и снова достал все еще теплое сердце.
Маслянистая густая кровь опять наполнила рот вкусом земли. Могильной. Как будто внутри него все было похоронено. Остался только прах.
Габор вытер снегом саблю, нашел цепь и содрал остаток двери с петель. Его кровь устала бороться с инородной. Он сам устал. Еще никогда не чувствовал себя таким грязным.
Габор заставил себя переступить через порог. Внутри все так же горели свечи, но при его появлении вспыхнули еще ярче. Огонь в печи прорвался сквозь прорези в заслонке. Стихия хотела очистить его, сжечь. Он бы и сам был не против…
Олеся отошла от окна и сглотнула. Он видел, как едва напряглось ее горло, как капелька испарины скользнула по нему, теряясь за воротом рубашки. Его рубашки. На ней сейчас его одежда. Его. И она сама принадлежит ему. И не хочется ничего, кроме как содрать с нее одежду, прижаться к хрупкому телу, зарыться лицом в ложбинку между грудей и вдыхать ее запах до тех пор, пока в легких не останется только его. Чтобы Олеся заполнила собой все его нутро. Не демоническая кровь, а ее аромат, пот с ее разгоряченной кожи и ее громкие стоны, крики, обещания, что ей нужен только он…
Но кажется, этого он больше не услышит никогда. Хорошо, что удалось вытянуть из нее эти слова до того, как она все увидела. Теперь он хотя бы сможет вспоминать.
Как жаль, что ни за какие деньги не купить ее душу и ее любовь. После того, что он сделал на ее глазах, ему не хватит всей королевской казны…
Олеся бросилась ему навстречу. Обвила руками шею и прижала к себе. Тянулась, привстав на цыпочки, и горячо дышала в шею.
Габор даже покачнулся. Внутри что-то сломалось и пришло в негодность. Он удивленно обнял ее за талию, вдавливая в себя так, что она застонала от боли.
– Слава богу, ты живой…
Габор прижался носом к ее макушке и вдохнул невероятный аромат волос. Что она сказала? Радуется, что живой? А как же отвращение и… и что-нибудь еще, что должно окончательно его растоптать и уничтожить? Почему она так говорит?