— Значит, сейчас точно полегчает, — я опять согнул паренька буквой «г» и продолжил водные процедуры. — А сейчас как? — Спросил я, вынув соседа из-под струи примерно через тот же промежуток времени.
— Сейчас хорошо, — чуть-чуть заикаясь и постукивая от холода зубами, соврал Василёк, которому больше не хотелось заниматься оздоровительным закаливанием. — Неужели сегодня уже воскресенье? — Спросил он, заметно протрезвев. — Вроде вчера только был четверг. Это куда же два дня пропали? А, Иван?
— Значит так, слушай сюда, Герберт Уэллс, — я показал свой кулачище. — Сейчас хватаешь веник, ведро и тряпку, и чтобы они в руках у тебя мелькали, как кегли у циркового жонглёра во время премьеры. Комнату привести в идеальный показательный порядок, — я выдохнул, чтобы немного успокоиться. — Кто на моей кровати дрыхнет?
— А это подчинённый мой, Семён Натанович, мастер золотые руки, — ответил Василек, приплясывая босиком на бетонном полу.
— Просил же директора, чтоб выделили для работы непьющего, — махнул рукой я, и, осознав, что моя просьба была из разряда фантастических, обречённо пошёл приводить в чувства второго клиента.
Однако второй клиент, мастер золотые руки исчез, пока я купал под краном его непосредственного начальника. Ни записки не оставил, ни открытки. Но вряд ли его похитили. Ведь что можно взять с работяги, кроме профессиональных болячек? Значит, Натанович вовремя сообразил, что в гостях, если там задержаться и напакостить, может быть очень плохо.
— Ты меня Иван извини, — бормотал Василёк, натянув трико и ползая по комнате в поисках веника и тряпки. — Я виноват, но я не виноват. Прикрыли мой экспериментальный цех по производству хоккейных шлемов. Главный экономист заявил, что эта затея глупая и нерентабельная. Вот мы с Натановичем с горя и… Так уж вышло.
Василий наконец-то разыскал поломанный до половины веник и начал выметать продукты нетрезвой и нездоровой жизнедеятельности.
— У меня иногда возникает мысль, что нашу страну кто-то проклял, — сказал я, следя за усердной работой соседа. — Сначала в ней был дефицит колбасы и свободы, затем дефицит логики и порядка, а потом в дефиците оказались разум и совесть. Вот кого всегда было в избытке, так это идиотов. В общем, я в гастроном. Приберёшься, пастельное бельё смени!
— А ты сейчас про что говорил? — Не понял меня Василий, остановив в дверях.
— Я говорю веником рабой активней, Герберт Уэллс доморощенный.
Гастроном, который я больше всего любил посещать находился в трёх минутах ходьбы от общежития в желтых Бусыгинских домах. Назвали квартал в честь первого жильца и зачинателя стахановского движения в машиностроении, кузнеца с Автозавода Александра Бусыгина.