И снова стрелы и ядра, снова крики и стоны, и оглушительно смеется Эрик Весло, раненый, но твердо стоящий на ногах и уводящий «Ворона» все дальше от полосы прибоя.
Тут море решило показать, что шутки кончились. Огромный вал, с носа до кормы, прошелся вдоль твоего драккара, смывая викингов за борт, но кое-кто был еще жив, а Эрик Весло все так же держался за кормило с той только разницей, что он был мертв. Волны накрывали «Ворона» все чаще и чаще, и кормило держал уже ты, оттолкнув тело кормчего ногой, а людей становилось все меньше, потом жар схватки оставил тебя, зато резко наверстала свое боль от полученных ран, и ты упал на палубу, потеряв сознание.
Шторм подхватил «Ворона» и понес неведомо куда. На борту в живых оставался только ты, и ты очнулся. И намертво привязал себя к кормилу поясом. И снова на тебя обрушилась темнота.
И вот ты здесь. Ты голый лежишь под толстой и теплой шкурой, и борода, и усы пахнут травами, травами пахнет и вокруг тебя, и чей-то голос монотонно что-то бубнит.
Ты открыл глаза.
Так Рагнар Ворон припомнил то, что с ним стряслось в последние дни.
Глава третья,
в которой Старый Бю уходит в Норанген-фьорд
На него внимательно и строго смотрела очень старая женщина с небольшой седой бородой. Рагнар несколько раз сильно сморгнул, чтобы отогнать видение, но добился только того, что рассмотрел лишь еще и огромную черную бородавку, красовавшуюся точнехонько между двух светло-синих молодых глаз, настолько большую, что казалось, будто у нее три глаза. Само лицо было сплошь пересечено глубокими морщинами, по шее стекающими женщине за воротник. Поперек горла проходил длинный выпуклый шрам. Длинный, прямой, как стрела, но резким крючком загибавшийся книзу нос дополнял облик видения, как втайне надеялся Ворон, не имея сил отвести взгляда от короткой, но густой бороды.
— Что, не валькирия? — удивленно спросила бабка, — точно не она? Ты ведь, дурак, поди, ожидал, что очухаешься в Валгалле, ага. Тут тебе и кабан бесконечный, и пиво-вино, и бабы косяками, а сам ты цельными днями сражаешься и охотишься. Как бы не так!
Пока поживешь с нами, милок! Но ты присмотрись — может, и я за валькирию сойду? Ась? Опять нет? Упрямый ты! — и тут бабка резко сдернула с Ворона шкуру и жадно впилась в его тело глазами. Рагнар уже давно перевалил за тот возраст, когда мужчина стесняется своего голого тела, если на него смотрит женщина, но бабка его настораживала, и он попробовал робко потянуть шкуру на себя.
— Лежать! — громко крикнула бабка нутряным басом и притопнула ногой. Ворон послушно притих, а бабка продолжала всматриваться. — Эх, кабы лет сто с плеч долой, а? — Бабка облизнула синюшные губы длиннющим языком, сокрушенно покачала головой и пристально уставилась в глаза Рагнара, словно ожидая, будто он скажет: «Да ладно, и такая сойдешь!»