Ансельм понял, что находится между молотом и наковальней. Однако он был человеком, привыкшим к осторожности: привычка, порожденная свойственной ему леностью и развившаяся среди тех благ, которые выпали па долю управляющего господина де Трессана. В задумчивости он погладил клинышек своей рыжей бороды, надул щеки и поднял взор «к небесам», которые, как он полагал, находились где-то по ту сторону потолка.
— Тем не менее его надо разбудить, — повторил он.
И тогда судьба пришла к нему на помощь. Где-то в доме со звуком пушечного выстрела захлопнулась дверь. На лбу секретаря выступил пот. Он безвольно откинулся в кресле, считая себя погибшим. Ансельм вздрогнул и в немом проклятии ухватил зубами сустав указательного пальца.
Господин сенешал пошевелился во сне. Производимый им равномерный шум достиг своей кульминации, но вдруг оборвался, когда сенешал будто внезапно подавился и резко всхрюкнул. Медленно, как у совы, веки его раздвинулись, приоткрывая бледно-голубые глаза, взгляд которых зафиксировался сначала на потолке, а затем на Ансельме. Он мгновенно сел, хмурясь и пыхтя, хаотично перетасовывая руками бумаги на столе.
— Тысяча чертей! Ансельм, почему меня отрывают? — еще наполовину не проснувшись, недовольно пробурчал он. — Какого дьявола тебе надо? Неужели ты не думаешь о делах короля? Бабилас, — это было брошено секретарю, — разве я не говорил вам, что у меня много дел и меня нельзя беспокоить?
Выдавать себя за самого занятого во всей Франции человека было величайшим удовольствием в жизни этого тщеславного и деятельного бездельника, и всякая аудитория, пусть даже состоящая всего лишь из собственных слуг, подходила для того, чтобы играть эту роль с пристрастием.
— Месье граф, — произнес Ансельм с заискивающей интонацией. — Я бы никогда не осмелился войти, если бы дело было менее срочным. Но мадам Кондильяк ожидает внизу. Она желает видеть ваше превосходительство.
Трессан моментально проснулся. Он поспешно попытался одной рукой пригладить похожую на воск поверхность лысины, в то же время схватив парик. Потом грузно поднялся из своего огромного кресла. В спешке надев парик набекрень и наклонившись всем телом к Ансельму, принялся натягивать и запахивать раскрывшийся камзол, и его толстые пальцы едва справлялись с этим.
— Мадам la Douairiere[3] здесь? — воскликнул он. — Поторопись-ка с этими пуговицами, мошенник. Живее! Разве могу я в таком виде принимать даму? Как я?.. Бабилас! — рявкнул он, вертясь, так что Ансельму пришлось пустить в ход обе руки, выполняя приказание.