Если кто-нибудь хочет устыдить его вконец, достаточно напомнить ему эти часы безумия, когда он уронил собственное достоинство и бросил тень на достоинство врачебной науки.
У доктора Кудрявцева куда больше работы, чем можно себе представить.
Именно он занимается теми шишками, какие набивает себе Саша, мигренями графини и порезами мадемуазель Элен, мадемуазель Аннетты и горничных.
В настоящее время у него нет других больных, кроме меня. Он залечивает фурункул размером с голубиное яйцо, который вздумал вскочить у меня на правой щеке. Доктор уверяет, что благодаря его заботам я отделаюсь шрамом вроде того, что был у герцога Гиза.
Да услышит его Господь! А то порой я боюсь, как бы не понадобилось отрезать мне голову, чтобы спасти остальную часть тела.
После доктора Кудрявцева идет профессор Рельчен-ский. Это бывший гувернер графа, занимавшийся его образованием; когда образование графа было завершено, профессор счел его дом подходящим для себя и остался в нем навсегда.
Он типичный коллекционер.
Из всего, чем другие пренебрегают, что другие выбрасывают, разбивают, разламывают, он составляет коллекцию. В Петербурге, в нижнем этаже зимнего дома графа, у Рельченского есть своя квартира. Эта квартира представляет собой настоящую лавку старьевщика, где профессор собрал не скажу понемногу всего, а много всего: инкрустированные сундуки с испорченными замками; трехногие столы, к которым приставлена четвертая нога; разбитые керамические изделия из Фаэнцы и работы Бернара де Палисси, склеенные вновь так, как и мне хотелось бы быть вылеченным — без всяких шрамов; эмали, поцарапанные и погнутые, а затем переделанные заново; картины с облупившимся лаком, подрисованные и заново отлакированные; испачканные ткани, очищенные затем от сальных пятен и приспособленные под портьеры и гардины; на все это славный профессор израсходовал лишь терпение, надежный клей и неаполитанское мыло.
В тот день, когда профессор Рельченский привез бы свою коллекцию в Париж и выставил ее на торги в аукционном зале, он выручил бы за нее двадцать тысяч франков.
Проведя смотр мужчин, перейдем к женщинам.
Впереди, возглавляя процессию, выступает мадемуазель Элен, старая знакомая графини, подруга ее покойной матери, почти заменившая ей мать. У нее любящее сердце, улыбающееся лицо и исполненная заботами и предупредительностью душа.
Это она подает чай. Она знает, кто любит чай с лимоном, а кто — со сливками, кому надо мало сахару, а кому много. У нее в запасе есть чашки, отвечающие росту, вместимости и взыскательности любого из сотрапезников; для меня, большого любителя чая, она отыскала пиалу, вмещающую не менее трех чашек.