Каждый в нашей семье кого-нибудь да убил (Стивенсон) - страница 20

Даже закона, очевидно.

Отчасти я понимал, почему она покинула зал суда: я прошел сквозь стенку нашего пузыря и встал на чужую сторону.

Понимаю, вы, вероятно, думаете, что три года – маловато за убийство, и вы отчасти правы. Парня этого – его звали Алан Холтон, если вам интересно, – пристрелили, и трудно было доказать, пуля или Майкл больше повинны в его смерти. Да, Майкл задел Алана своей машиной, когда тот, шатаясь, вывалился на дорогу после выстрела, и да, Майкл совершил ужасную ошибку, когда не отвез его прямиком в больницу, но у него был безукоризненный защитник в лице Марсело Гарсия (известного партнерством в корпоративной юридической фирме «Гарсия и Бродбридж», теперь одной из крупнейших в стране, и отказом пройти сорок метров по снегу), который мощно оперся на печально известную «карьеру» Алана как рецидивиста, двусмысленность неучтенного стрелка и пистолет, который так и не нашли.

Само присутствие Марсело на процессе по делу об убийстве ошеломляло и, полагаю, смешало все карты парню с лазерной указкой, но это не укрепило бы в достаточной мере позицию защиты. Марсело заявил, что в сложившихся обстоятельствах от Майкла нельзя было ожидать рациональных действий. Хотя подсудимый не исполнил свою обязанность позаботиться об Алане (это важно, так как в Австралии ваш гражданский долг помогать другим людям материализуется только тогда, когда вы реально начинаете помогать кому-то, что я узнал в ходе процесса), посадив его в свою машину, но не доставив туда, где раненому оказали бы медицинскую помощь, он при этом опасался за свою жизнь, Ваша честь, так как не знал, находится ли где-то поблизости стрелок, не нападет ли он на него и не станет ли преследовать. Так что, не вдаваясь в подробности, приговор был: три года тюрьмы.

Дача показаний против брата дорого обошлась мне, и к моменту, когда были наконец обговорены все детали – торг о сроке тюремного заключения шел за закрытыми дверями кабинета судьи, – это уже не имело значения. Не раз в своей жизни я совершал необдуманные поступки, не самым лучшим было и согласие на приглашение Энди выпить в баре после ланча, но я все еще не решил, было ли выступление в суде одним из моих неправильных поступков. Разумеется, лучше бы я научился жить, держа язык за зубами, но я поневоле узнал, каково это – говорить открыто, и не уверен, что хуже. Я с радостью сказал бы вам, что дал показания, считая это делом совести. Но правда состоит в том, что за глухим рычанием Майкла: «Он просто перестал дышать» – скрывалось нечто другое. Можно использовать здесь какое-нибудь клише вроде: «Я не узнавал своего брата», но в действительности все было наоборот. Я чувствовал, что он настоящий Каннингем. Видел его без прикрас. И если в нем таился такой грозный рык, у него были такие плечи, такие руки, которыми он выдавливал жизнь из другого человека, значит и во мне это тоже есть? Мне хотелось заблокировать эту часть себя. И я обратился в полицию. Надеялся, что мама найдет в себе силы понять, почему я так поступил. И рассчитывал, что, когда наступит завтра, во мне самом они тоже найдутся.