Там, откуда ушли реки (Мариковский) - страница 46
Певец пустыни — солон чековый сверчок. Его крылья превращены в великолепный музыкальный инструмент
Загораются звезды. Песни сверчков продолжаются недолго. Законы брачных перекличек сложны. Видимо, когда сверчков мало, они поют редко и осторожно. Для многоголосых концертов требуется множество участников.
И снова наступает тишина, и в нее вплетается все тот же жалобный звук трубы.
Рано утром солнечные лучи золотят белые стены городища и кусочек неба, видный через открытую дверь палатки, кажется глубокого синего цвета. Лежа в постели, я прислушиваюсь. Закричал чернобрюхий рябок, пролетел на водопой, просвистев крыльями. Послышался крик пустынного кулика-авдотки, потом он неожиданно сменился на что-то подобное пению соловья и внезапно закончился блеянием барашка. Я выскочил из палатки. По белому такыру степенно вышагивал большой светло-желтый муравей Кампонотус туркестаника — типичный ночной житель. Сейчас он направлялся домой. Тронул его палочкой — и муравей, то ли от испуга, то ли решив, что я посягаю на него и от напасти следует откупиться подачкой, выпустил изо рта капельку прозрачной жидкости. Где-то бедняжка набрал за ночь драгоценную влагу, быть может, «надоил» тлей. Вновь раздался крик авдотки, затем пение соловья и блеяние барашка. Недалеко от нашей стоянки в воздухе, розовая от лучей восходящего солнца, трепеща крыльями, распевала небольшая серенькая птичка каменка-плясунья, ловкий импровизатор. Еще несколько раз пропела свое несложное музыкальное произведение, состоящее из подражания голосам животных, и села на землю. Каменка-плясунья — неприхотливое дитя пустыни и уживается в совершенно глухой и бесплодной пустыне, которую избегают все остальные птицы.
Пока мои спутники продолжают спать, я отправляюсь бродить по мертвому городу, рассматривая то, что случайно оказалось на поверхности.
Прошли столетия с тех пор, как здесь зеленели поля, цвели сады, по тугаям бродили стада домашних животных, раздавались веселые голоса тружеников, звенели песни. Но армия завоевателей уничтожила содеянное трудолюбием и волей человека. И остались от тех времен только одни оплывшие стены городища да многочисленные осколки глиняной посуды.
Думая о том, что на нашем пути должны быть еще разрушенные городища, я вспоминаю, как вскоре после Великой Отечественной войны во время путешествий по Семиречью мне встретился старик чабан, который рассказал, что в пустыне Сарыесик-Атырау, недалеко от берега Балхаша, он видел стены разрушенного укрепления, заносимого песками. Внутри городища находился едва видный из земли бронзовый котел. Он был так велик, что мог свободно вместить верблюда.