Там, откуда ушли реки (Мариковский) - страница 65
Кое-как отговорил собаку бросить эту бесполезную затею. Но едва мы отошли от норы, как Кирюшка захватил врасплох хозяина норки. Суслик, видимо, отлучился погулять, заметил нас, но не успел скрыться и затаился.
Бедный суслик! Он опрокинулся на спину, замахал лапками, разинул рот, показав длинные и острые резцы, заверещал пронзительным голосом. На секунду собака опешила, потом бросилась на добычу, толкнула мордой. Несчастный сусленок мигом перевернулся и, вздыбленный, с разинутым ртом, подскакивая, ринулся на врага, собираясь напугать своей безрассудной смелостью. Что ему, несчастному оставалось делать! Если бежать, то явно погибнешь в зубах преследователя.
Кирюшка с удивлением рассматривал храбро наступающего на него малыша. Он медлил, и больше, пожалуй, не из-за нерешительности — храбрости у него хватало, — а из-за любопытства.
Я воспользовался заминкой, прикрыл суслика сачком, изловил его, подтащил к его подземной обители и отпустил.
Как негодовал мой четвероногий друг! Целый день косо посматривал на меня. Обиделся!
Спалось плохо. Ночью вокруг бивака летал сычик, садился на палатку, на машину, гремел пустой канистрой и громко, будто негодующе, кричал. На рассвете, едва загорелась зорька, в глубокой тишине послышался гул крыльев насекомых. Он был громок и отчетлив.
Надо гнать прочь утреннюю лень, подниматься, выяснять, в чем дело. Сейчас откроется тайна маленького леска и все станет понятным.
В тугайчике гул крыльев еще громче, он слышится со всех сторон и в то же время будто рядом. Но кто летает, кто так дружно работает крыльями — я не вижу, хотя брожу по зарослям уже около получаса. Временами меня берет сомнение: ни на земле, ни над травами, ни под деревьями я не вижу никаких насекомых. Какая-то несуразность! Бросить бы поиски, махнуть на все рукой, признать себя побежденным в таком, казалось, совсем простом деле.
Но вот наконец увидел, в чем дело, и сразу на душе легче стало. Среди очень густого переплетения колючих ветвей лоха летают мухи сирфиды, я видел вчера их крупных самцов с плоскими поджарыми брюшками, испещренными желтыми и черными, как у ос, полосками. Вот в чем секрет их поведения! Мухи летают только среди колючих ветвей. Здесь они недосягаемы для птиц. Представляю, сколькими тысячелетиями жестокого отбора была выработана эта черта поведения! Тот, кто выходил за пределы защитных колючек деревьев, погибал.
Как и следовало ожидать, в полете участвовали только самцы, и «хор крыльев» был мужским. Каждый «аэронавт» в общем занимал свою небольшую территорию, и, как только в нее вторгался чужой, происходила жестокая дуэль — противники сталкивались головами. И вот что интересно: побеждал все же хозяин воздушного пространства. Возвращаясь на свое место после короткого сражения, он тотчас принимался за прерванное занятие. В этом обществе беспрестанно работающих крыльями мух я не вижу самок. Их как будто не касаются танцевальные упражнения мужской половины. Рой, видимо, служит для созыва себе подобных и еще, вероятно, для каких-то особенных целей, сопровождающих брачные дела.