Интервью газете «Московские новости»
В февральском номере журнала «Знамя» печатается повесть Георгия Владимова «Верный Руслан». С автором, который живет сейчас в западногерманском городке Нидернхаузене, беседует писательница Елена Ржевская.
– Георгий Николаевич, наверное, у писателя-эмигранта к публикации на родине отношение особое?
– Я думаю, это знак, что твоя страна обойтись без тебя не может и не хочет, ты остаешься частицей ее культуры, ее духовной жизни. Когда позвонил мне Григорий Бакланов – сообщить о своем решении, спросить моего согласия, – было отрадно, что меняется отношение к «отщепенцам» и что «Руслан» еще не состарился. Не скажу, что он обижен вниманием на Западе: не единожды он выходил на русском и других языках и продолжает издаваться; проникал он малыми дозами и в Россию, звучал – сквозь глушилки – в эфире, но все это несравнимо с открытым широким выходом к читателю-соотечественнику, кому и адресована была в первую очередь эта повесть.
– Помню ее ранний вариант – это еще был рассказ. Было странно, что к теме сталинских лагерей обратился молодой писатель, автор «Большой руды», сам как будто не пострадавший…
– Я-то не нахожу странным, что занялся этой темой. Не много, я думаю, наберется семей в Союзе, которые бы не ощутили хоть издали дыхание ГУЛАГа. Мою мать в 1952 году арестовали «за разговоры», готовилось и на меня дело, да смерть Сталина его пресекла. Дело это тянулось из 1946 года, когда я, 15-летним суворовцем, прочтя постановление о журналах «Звезда» и «Ленинград», явился на квартиру к Михаилу Зощенко выразить ему сочувствие. (Следователя очень интересовало, почему ж я Ахматову не посетил, – это бы, наверное, облегчило ему «оформление». Но я тогда не читал ее стихов.) В 1956–59 годах я работал в отделе прозы «Нового мира» и читал почти все «Колымские рассказы» Варлама Шаламова. Наслушался и устных преданий от бывших узников – больше всего, конечно, от матери. Словом, созрел вполне. И для меня не было сенсацией появление «Ивана Денисовича», но было сигналом, что ворота лагерной темы открылись.
– Почему, имея богатый выбор, вы избрали главным героем – собаку?
– Этого героя я долго искал. Найти героя – это много, это уже половина дела. Он, с его судьбой, выражает философию вещи, все остальные работают на него. Пусть я консерватор, но мне чужда так называемая «полифоническая проза», где автор беспристрастен к своим персонажам и первенства никому не предоставляет. Мне кажется, нет главного героя – нет и центральной идеи.