Зигги говорил ему комплименты. Неважно, были ли они искренними. Благодаря ним Джуит чувствовал себя лучше, чем всё это долгое, долгое время.
Итак, он снова был здесь, где ему неохотно выделили так называемую комнату, в которой размещалось его скромное имущество. Открыв дверь и ощутив подвальный запах, исходивший из тёмной пустоты полуподвального театра, Джуит почувствовал стыд. Он включил тусклый свет. Из темноты выступили неровные ряды откидных стульев, бетонный пол, усыпанный использованными носовыми салфетками и мятыми пачками из-под сигарет. Джуит поспешил мимо рядов, запрыгнул на невысокую сцену, пересёк её в два прыжка и нырнул под пахнущий плесенью занавес в темноту, где отыскал привычную дорогу. Ему не хотелось, чтобы Зигги увидел, как он живёт.
Он потянул за верёвочный выключатель, и в кабинке уборщика включился свет. Здесь стояла раскладушка, на которой лежал его спальный мешок. Этот мешок он выпросил у какого-то парня, который давно вырос из бойскаутского возраста. Джуит поднял его, но выронил. Мешок был грязный, весь в пятнах и дурно вонял. Лохмотья, которые служили ему рубашками, свитерами, носками и нижним бельём, он собрал в кучу, не разбирая грязных и чистых, и сунул в свой рюкзачок. Теперь, смотря новым взглядом, он видел, что его запасные ботинки, которые он считал более или менее приличными, исцарапаны, стоптаны и убоги. Он пнул их ногой, и они отлетели в угол, где какое-то существо издало писк и шмыгнуло прочь. Костюмы, которые он покупал себе, когда играл на Бродвее, были давно проданы, а деньги истрачены на еду. Его единственный пиджак, с кожаными налокотниками, и так был на нём. Этот пиджак забыл в зале какой-то зритель, которому, наверное, не особенно хотелось за ним возвращаться. С полки, где стояли рулоны туалетной бумаги, бутылки с дезинфицирующими средствами, мыльный порошок и щётки-ерши, он достал альбом с журнальными вырезками и альбом в обложке из кожзаменителя, где он хранил фотографии, сделанные им ещё по приезде в Нью-Йорк. Сунув это под мышку, он нагнулся за рюкзачком. Когда он обернулся, то увидел, что рядом стоит Зигги.
— Это здесь ты всё время ночевал?
— Да, здесь мне выделили место для сна. Лучше, чем на скамейке в парке или на паперти. — Таким плохим положение его не было никогда, однако он хотел, чтобы Зигги не презирал, а пожалел его.
Глаза Зигги наполнились слезами.
— Мне так жаль.
Джуит протянул Зигги свои альбомы и дёрнул за верёвочный выключатель. В темноте он дотронулся до Зигги.
— Пойдём, — сказал он.
Когда же они, наконец, дошли до края сцены, он остановился.