— Ах, Оливер, — сказала Сьюзан.
— Это правда. Я понял это, когда все они вернулись из Европы и с Тихого океана. Когда это случилось, я стал безработным. У меня не было никаких друзей, кроме тараканов. Мы делили с ними всё пополам. И так продолжалось, пока Зигги не увидел меня, нищего и немытого, в дверях одного захолустного театришки летом. И не решил, что в кино не помешает ещё одно смазливое лицо.
— Ах, Оливер, — снова сказала Сьюзан. — Прекрати.
Она обернулась к Рите за помощью.
— Он же очень талантливый. Правда же, он талантливый? — Только я теперь зареклась ходить в кино, — ответила Рита и усмехнулась, глядя на него поверх своего стакана. — Когда я ушёл от него к Рите, — Джуит встал на колени, взял сигарету из пачки Риты на чайном столике, прикурил от Ритиной «Зиппо» и снова сел на пол, скрестив ноги, — он страшно разозлился. Он предупредил меня, что я больше не смогу найти работу в этом городе.
— Но ты же не коммунист, — воскликнула Сьюзан. — Как это несправедливо!
— Вот если он был коммунистом, — сказал Рита, наклоняясь, чтобы потушить окурок и взять новую сигарету, — тогда это было бы и правда несправедливо. У каждого человека есть право зарабатывать себе на жизнь? Они, кажется, забыли об этом.
Сьюзан была в отчаянии.
— Что же вы будете делать?
— Он будет торговать тако, — сказала Рита. — Я заложу в ломбарде свою задницу, куплю десять фунтов гамбургеров, и мы будем бегать по пляжу и предлагать их тем, кто оголодал.
— Мы работаем, — поспешно добавил Джуит. — Не волнуйся. Жизнь полна иронии. Все остальные коммунисты, настоящие коммунисты, просто обожают Риту. Они собрались небольшой компанией и сколотили труппу. Она играет в каждом спектакле. Платят они всем поровну. А поскольку играет Рита, то, стало быть, и я тоже. Они думают, что я тоже коммунист. Среди них есть великие актёры.
Он взглянул на Риту.
— Дай Сьюзан пару билетов, ладно?
Рита поставила стакан на стол, соскочила с дивана и удалилась.
— Они меня очень хвалят. Конечно, им лучше знать. Хотя вообще-то, где политика, там и ложь. Но я доволен. Я многому научился.
— Только бы ты выкарабкался из этого, — всплакнула Сьюзан.
— А как твоя живопись? — спросил Джуит.
— Галерею закрыли, — грустно сказала она. — Я ходила со своими картинами по Ла Шинега. Прохожие так и пялятся на меня — терпеть этого не могу Им не нужны мои картины. Только Циммерман надо мною сжалился. Бедный старик. Я навещала его в больнице. У него всё лицо перекосило, Оливер. Слюна течёт. Я не могла понять ничего, что он говорил.
— У тебя всё устроится, — сказал Джуит. — Когда дела так плохи, что не могут быть хуже, они вдруг налаживаются. Этому меня научил Нью-Йорк А что с рекламным агентством? Помнишь, на похоронах, ты говорила, что они звонили тебе и предлагали вернуться?