— Ну, тогда проще всего предположить, что Дильдор действует по указке своего брата. Почему ты уверен, что он здесь?
— Потому что вряд ли другие державы подослали своих агентов, чтобы убить в Ходжикенте двух учителей! Это сделали здешние контрреволюционеры. Задыхаясь от злобы, они взводят и спускают курки… Пойми ты!
— Трошин! Ты мне не веришь?
— Спать пошли. Утро вечера мудренее.
— Скажи, узнали, как реагируют в Наркомате просвещения на мое письмо?
— Они действительно хотят послать сюда представителя.
Разведя руки, Масуд начал поворачиваться к реке и замер.
— В доме Кабула-караванщика зажгли лампу!
— Пока мы беседовали.
— Значит, хотя бы для того, чтобы увидеть этот свет среди ночи, наша беседа имела смысл.
— Смотри-ка! Он еще и шутит.
— По молодости.
— Лампа неяркая, пугливая…
— Не хотят, чтобы ее заметили.
— Что там?
— Давай обогнем двор караванщика, к дальнему дувалу окно ближе, а я длинный, увижу…
— Ты, как истый ходжикентец, уже зовешь мельника караванщиком.
— Да, его все так зовут здесь, потому что он когда-то был арбакешем у Нарходжабая, потом стал составлять караваны с его товарами и водить их через горы, через Бричмуллинский перевал, к Фергане…
— Я это знаю. Дорога, по которой бежали осиповцы… Их провел кто-то, хорошо знающий тропы на перевале!
— Может быть, Кабул-караванщик?
— Может быть.
Нехоженая тропа привела от мостика к дувалу мельника, затем свернула, а они по густой и сырой ночной траве обогнули сад и приблизились к дому с другой стороны. Садовый забор был ниже, Масуду хорошо виделись деревья, по одну руку становившиеся темными пятнами и совсем уходившие во тьму, а по другую топырившие ветки в пусть слабом, но все же свете, проникавшем в сад из окон приблизившегося дома. Окна глядели на пустую веранду. Свет не гас, и становилось понятней, что он был зажжен не на минуту-две.
Выпрямившись над холодной стеной дувала, Масуд сказал почти сразу:
— В доме люди!
Стало ясно и то, что осенняя ночь загнала людей с веранды в комнату, а может быть, не только ночная стужа…
— Ты угадываешь кого-нибудь?
— Сейчас… Кажется, да… Один наверняка Халил-щеголь, который стал чайханщиком вместо Кадыра-ака. Э-э, да там вся его компания… И этот, в своих красных сапожках — должно быть, он их не снимает, и косой…
— Что они делают?
— Едят. Пьют. Вот заменили бутылку на столе, сняли пустую и поставили полную…
— Ты уверен, что это они?
— Да. Все ясно.
— Что тебе ясно, Пинкертон? — спросил Трошин без насмешки, скорее даже злясь.
— Выпьют, поедят, достанут карты…
— А почему ночью? Ведь поздно уже!
— А им что — в поле, на работу завтра? Они выспятся днем. Пошли?